Проза...

Вы когда-нибудь думали, что вот сейчас, в эту самую минуту, в эту самую сию-минуточку, где-то, в портовом городе, может быть на каком-нибудь острове, всходит на корабль — тот, кого вы могли бы любить? А может быть — сходит с корабля — у меня это почему-то всегда матрос, вообще моряк, офицер или матрос — все равно… сходит с корабля и бродит по городу и ищет вас, которая здесь, в Борисоглебском переулке. А может быть, просто проходит по Третьей Мещанской (сейчас в Москве ужасно много матросов, вы заметили? За пять минут — все глаза растеряешь!), но Третья Мещанская, это так же далеко от Борисоглебского переулка, как Сингапур… (….) И самое ужасное, Марина, что городов и островов много, полный земной шар! — и что на каждой точке этого земного шара — потому что шар только на вид такой маленький и точка только на вид — точка — тысячи, тысячи тех, кого я могла бы любить… (с)Марина Цветаева. Повесть о Сонечке

 

...она забывала надежность мужской руки... бежала... без точки опоры на виражах... она говорила... а в принципе... мужики нужны только тем... кто не может их удержать... но все же цепляется... ноет и истерит... как сука под дверью... выпрашивает тепла... она покрывалась окалиной изнутри... горела... но больше не верила... не ждала ни принцев... ни королей... ни волка... ни льва - вот ведь... гребаный зоопарк... она не пыталась быть ангелом на земле... таким... как она... чернокрылым... не много пар... она не скрывала ни шрамы... ни синяки... бежала без точки опоры... считала дни... и вновь усмехалась:... "а в принципе... мужики нужны только тем... кто не может прожить без них"... она умирала и видела в этом знак... своей непричастности гвалту и суете... она собирала покрепче себя в кулак... когда на прогулке встречала чужих детей... она улыбалась старушкам и облакам... как-будто земная жизнь для нее - вокзал... она тосковала по сильным его рукам... надежным и теплым... но молча... чтоб он не знал..

 

Странное стечение обстоятельств ... Я столько времени искала что-то, выбирала. Но тебя не ждала, а ты появился сам. И все как во сне, нет ... не во сне, все как в кино. А ведь, правда, я думала, так бывает только в кино. Случайная встреча, просто все обстоятельства в один день собрались вместе для того, чтобы мы нашли друг друга. Наверное, это судьба. Наверное, все должно было быть именно так и никак иначе. А я просто счастлива, что все так случилось. И страшно становится от мысли, что, если бы что-нибудь в тот день пошло не так, и мы никогда бы не узнали друг друга.

 

Ты спросишь: скучаю ли я по тебе? И я отвечу: ДА! Я просыпаюсь и засыпаю, представляя, как твоя тяжелая рука защищает меня от ночных кошмаров. Иногда мне действительно кажется, что ты рядом… Тихо дышишь мне в затылок… равномерно и спокойно… И я чувствую твое размеренное сердцебиение… Засыпаю с улыбкой… «Сумасшествие», — скажешь ты. И я отвечу: ДА! Все влюбленные ненормальны! Разве ты не знал, что искренние чувства – это болезнь?(с)Ю. Зеленина. Он и Она. Хроника отношений


*************
В последнее время соглашалась на какие-то отношения только потому, что мужчина сильный, а я, кажется, его единственная слабость. Приятно доставлять кому-то удовольствие, тешить самолюбие прошедшего огонь и воду. Приятно быть на равных с умным мужчиной с непростым характером. Приятно, когда для тебя делают все, но ты все равно не принадлежишь. Приятно, лестно, уже давно стало привычным.

***********************
Но ещё несколько дней я буду вспоминать, как он, улыбаясь, склоняется. Я помню, как это выглядит, когда он подходит сзади. Поднимаешь голову, а он нависает сверху, улыбается и смотрит невозможно ласково – ничего не обещая, укутывает тебя собой, и ты беспомощно следишь, как внутри сначала все заполняет нежность, а потом снизу прорастает огненный стебель.(с)Марта Кетро. Улыбайся всегда, любовь моя

**************************
В твоей жизни все идет гладко, ровно. Никаких всплесков эмоций и чувств. Лишь горячий адреналин в крови от очередного увлеченья. Каждый вечер новая девушка, новое приключение. Ты думаешь, что ты мужчина? Но ты слишком глуп, чтобы понять настоящий подлинный смысл жизни. Потому что думает не твоя голова, а химерический бугор под твоими штанами. Смеешься? Смейся. Пока! Ведь когда-нибудь, держась за очередную женскую грудь, ты первый раз в жизни подумаешь не о сексе, а о любви. Поверь, этот момент настанет. И, в тот час, земля уйдет у тебя из-под ног. Ты будешь молиться, чтобы она полюбила. Впервые узнаешь значение слова „нежность“. Не веришь? Не верь. Пока! Но в тот миг ты оглянешься назад. Ты поймешь, что жил неправильно. Что ты пустой. А она слишком крута для тебя! Она развернется, помашет рукой и молча тебе улыбнется. Ты спросишь: „Что я сделал не так?“ А она? А она слишком крута для тебя!(с)Елена Тодорова. Слишком крута для тебя

 

Был поздний вечер.

Немного собрав мысли..она приготовила себе глинтвейн...смешные тапочки в виде кроликов медленно шоркали по холодному полу...она шла к камину....сделав глоток напитка,она укуталась в плед и присела на кресло....Это было чудесное мгновение..так уютно и спокойно...Тихий осенний вечер,за окном ни облачка...По истине-Золотая осень... Все что разбавляло тишину,так это тихое потрескивание дров от огня.

Она была не из тех женщин,которые ломают себя ненужными чувствами...она впускала в свою жизнь только того,кого хотела и только до тех пор,пока это не начинало ее обременять...она давно пряталась под маской циничной, властной и самостоятельной женщины. Так было проще....Ей давно наскучили глупые разговоры с подругами,бессмысленное обсуждение одежды,мужчин и прочей женской ерунды...Она давно смирилась со своим внутренним одиночеством,но по прежнему с детской наивностью верила,что это не навсегда........Мысли плотно засели в ее голове.....мысли о счастье,о настоящем....простом,добром,заботливом-Счастье!Она верила что встретит его,только немного устала ждать..от чего ей иногда было немного грустно.....Но Характер и привычка не позволяли долго находиться в этом состоянии и она снова брала себя в руки и гнала эти мысли прочь.....

Глоток,еще один...приятная нега спустилась к ногам...немного романтичной обстановки смогли размягчить ее горячий нрав и характер...только тут..наедине с собой..она была той,кем она являлась,той которую никто не знал,не видел и даже не подозревал.....Мягкая,нежная...немного романтичная со взглядом ласкового котенка. Такой,какой она могла бы быть рядом со своим Сачастьем!
(c) Manitou

 

Жила-была Абсолютно Независимая Женщина. Примерно год назад стала она таковой - абсолютно независимой. Чем ужасно гордилась. Она просыпалась по звонку будильника и никогда не валялась в постели. Ей было всё равно, пить кофе или чай: она долго преодолевала зависимость от кофеина. И преодолела, заодно изгнав из своего рациона всё сладкое, калорийное и неполезное. Поэтому она пила утром воду и ела несладкую и несолёную овсянку.

Она рассталась с подругами, потому что ей не хотелось от них зависеть. Она совершенно равнодушно относилась к шопингу - и никто не посмел бы упрекнуть её в том, что из-за блестящей тряпки она способна потерять голову. Да что там шопинг! Она не теряла голову и от мужчин. С тех пор как она прогнала своего любимого (а ведь чуть было не попала в зависимость от него) прошло уже много месяцев. Короче говоря, Абсолютно Независимая Женщина чувствовала, что ещё немного - и она станет Идеальной Женщиной.

Субботним утром за ее дверью послышался шорох. Она отворила. Шатаясь от усталости, на пороге стояла Кошка. Женщина всмотрелась и ахнула:

- Ты?! Но... Как же? Триста сорок километров?!

- Я шла год, - и Кошка, войдя в дом, обессилено прислонилась к ножке кресла.

- Зачем?

- Соскучилась, - подняла глаза Кошка. - Я не могу жить ни без тебя, ни без нашего дома, ни без нашего мужчины. Кстати, где он?

- Но ведь я отвезла тебя к тётке в деревню... Ты не обиделась?

- Поначалу да, - вздохнула Кошка. - Но потом простила. Я же понимаю: ты так хотела стать независимой...

- И стала! - Голос Женщины вдруг предательски дрогнул.

- Что ж, поздравляю, прошептала Кошка. - Ничего не поделаешь. Я отдохну день-два и пойду обратно.

Ночью Женщина, вздрогнув, открыла глаза - она всегда просыпалась от непонятного ощущения тоскливой пустоты в груди. Около сердца было холодно - словно кто-то внутри включил вентилятор. По привычке она протянула руку за успокоительным - и наткнулась на теплую шерстку. Кошка мягко протопала по одеялу , улеглась под боком, замурчала. Вскоре холодный вентилятор! в груди исчез.

...Прошло три дня. Женщина проснулась. Полчаса повалялась в кровати, затем помчалась в кухню, предвкушая крепчайший кофе с чёрным шоколадом. Потом она потянулась к мобилке и задала своему любимому мужчине самый важный вопрос: "Ты где?" - всего таких звоноков она вчера сделала штук сто. Затем назначила встречу подружке в кафе. И вдруг она увидела Кошку, сидящую у двери.

- Выпусти меня, пожалуйста, - попросила та.

- Ты уходишь?! - в глазах Женщины заблестели слёзы. - Но теперь я не смогу без тебя!

- Успокойся, - произнесла Кошка. - Я просто иду погулять, скоро вернусь. И не запирай, пожалуйста, дверь. Ведь независимость - это вовсе не отсутствие зависимостей, как тебе казалось. Это - знание того, что дверь открыта. А ещё независимость - это счастье оттого, что у тебя есть кто-то, к кому ты готова триста сорок километров идти пешком...

И Кошка вышла за порог, ободряюще улыбнувшись Абсолютно Нормальной Женщине...

 

Кофе. Напиток для одиночек, максимум для двоих. Но и тогда пьётся всегда — в одиночку. Такая схожесть с сигаретой. Думаешь о своём, что бы ни говорил… Цель, однако, одинакова — как правило, напиться; или это ритуал такой, для «своих». (-Хочешь, сварю кофе?) Отношения тоже могут быть либо быстрорастворимыми, в пакетиках (с презервативами , либо настоящими. Которые варишь. Кофе? — пожалуйста, я принесу; но если хочешь уловить тонкую струйку, вьющуюся между зёрен изящной крепостью в чашку… то, чего не видишь… — тебе нужно смотреть, как кофе варят. Веришь, нет — если приносят тебе готовое, какое-то смущение: ой, а вы это без меня?… А я не знал, извините… И улыбка (оправдания?) проходит между. Спасибо.
Кофе должен быть вкусным, даже когда остынет. Если — остынет. К кофе обязательно подаётся гарнир. Секс. Потому что подавать без гарнира — извращение. Возможно, он будет во взгляде даже, в незаметном прикосновении — и знать не будешь! — но секс постоянно присутствует. Ты же не предложишь кофе несимпатичному тебе человеку? если того не потребует этикет, конечно. Пусть сам наливает, правда?
Секс, кофе и сигареты характеризуют для нас человека как нельзя лучше. Если она любит настоящий чёрный кофе, курит хорошие сигареты — вполне можно ожидать, что она хороша в постели. Без шуток, человеку, курящему «балканку» и пьющему растворимую бурду часто не до внимания и к качеству личной жизни. Обычно всё дешёвое. Сам можешь убедиться, если вспомнишь кого-нибудь из знакомых.
Секс. Интерес пришёл рано, въелся в меня, как кофе въедается в зубы заядлого его любителя, как смола и никотин — в лёгкие. Я переспал даже…
У меня мало практики, но богатый опыт. Я быстро учусь. Бывает, что количество перевешивает качество, и тогда меня трудно удержать. Это не обязательно «половой акт», но тем хуже для неё — ей начинает нравиться. По вкусу как наркотик, кофеин или никотин, но более сильный из-за своей первобытности. С кем я не занимался этим? Практически все типы людей, все возрасты. Что мне это даёт? Удовольствие от того, что я никому не нужен. Хотят меня, но не нужен же! И получают от меня всё, ибо знаю — ничего с этим не сделают, я не принадлежу ни к чему. Только одна недавно изумилась моей откровенности, а я сказал ей, что по-другому не умею.
Обычно забываешь, если просто секс. Простой, растворимый, в пакетиках — в памяти не откладывается, этого не было. Я почти девственник. Знаешь грань между состояниями, «качествами» — будет тебе счастье. Если нет — всю жизнь без разбору, ширпотреб. Дорогое любят все!, но боже упаси потратиться: зачем же так, если можно проще? Я умею по-всякому. Мне нужна такая же.
Сигареты. Самое простое. Самое интимное. Когда куришь за кого-то, и всё несказанное, недосказанное летит с пеплом вниз. Самое лёгкое — в лёгкое…
Это когда любишь…

 

В нашей истории Творения мы говорим о том, что у каждого из нас есть своя тропа, по которой идти, и свои дары, которыми делиться. Видите, мы говорим, что Творец всем нам дал особые дары, каждый из нас - особый. И каждый из нас - особый дар для другого, потому что у нас у всех есть чем поделиться.

 

Re: Любимые стихи...

Ты врываешься в мою жизнь, никогда не прося ключей. Как всегда сумасшедший, веселый. Всегда ничей.
И тебя, не тревожит совсем, что живу я вполне спокойно.\Без тебя\. Ты, всегда возвращаешься, чтобы мне сделать больно.

Ты не мальчик. В тебе приютился ад. Ты приходишь - я мысленно бью в набат. Руки дрожью заходятся.
Сердце кует замки. Хотя все это зря. Мне хватит твоей руки, чтобы вновь надломится, ссутулится, растектись.
И в безумстве своем превратится в слепую рысь. Что несется на встречу к охотничьим, хищным лапам.

Ты приходишь без стука. Меня выпиваешь залпом.

Как герой , из старого кинофильма сидящий за стойкой бара.
Убежавший от нравоучений. От санитаров, что долбят кулаками в двери, столы и уши. Все пытаясь внедрить в него,
с кем ему будет лучше. Он сидит весь такой измученный и усталый. Плавит кубики льда, доплывает до дна бокала. \Вспоминая
как ждал ее в суете вокзалов...\

Вот, и ты мной, зальешь вечерами, остатки сердца. Чтоб, хоть как-то, хоть, временно отогреться, от завьюженных,
осиротевших будней. Превратить, в хоть чуточку многолюдней, то, что осталось, от скомканных простыней.
Извлечешь из меня, свою дозу, гормона счастья, напоишь феромонами, крепко держа запястья. Обнажишь все эмоции,
вывернешь то наружу, что кричало в истерике : он мне совсем не нужен. Что отныне, повержено, напрочь сбито.
Что легко убивается, пятым глотком мохито.\ А казалось, давно уже пережито...\

Ты всегда такой. Бесшабашный и нелогичный. Ты меня разжигаешь, едва ли черкнувши спичкой. Я опять поддаюсь,
превращаюсь в совсем ручную. Подневольную истеричку, совсем шальную. Обезумевшую, от сильнейшего из влечений.
В расхитительницу секунд и таких мгновений, о которых останется лишь молчать. От которых без крыльев могла летать.
За которые будет когда-то стыдно, только это потом, а сейчас не видно, как по телу ночами струится ток. Как мутнеет разум,
как бьет в висок, каждый твой наносекундных выдох. Каждый мой, миллисекундный вдох.\ И звонки с давно заученных номеров.\

Ты приходишь ко мне, чтобы вновь ощутить свою силу. Хоть и жизнью потрепан, но также как прежде красивый.
Те же жилки на шее, чернее чем ночь ресницы.Те, в которые когда-то смогла влюбится...И глаза,что так тянут в них растворится.
\Ты приходишь как только перестаешь мне снится.\

Анна Оленюк
Глубиною с море...

 

Почему я такая дрянь?..

Да Вашими молитвами, Господа…

А кем, кем, скажите, затыкать все эти дыры?

Не уж-то тем, кто так преданно заглядывает в глаза и хочет казаться ДРУГОМ, а на самом деле… лишь ждет момента, чтобы заглянуть в декольте… А может быть тем, кто целыми днями говорит о любви чужими и своими словами, не устает восхищаться взглядом, походкой… и телом, а в глухие и одинокие ночи… я вновь остаюсь одна.

А может быть ВАМИ, всеми, кому я так «нужна», как глоток воздуха, как сама жизнь… Как много слов. Как мало смысла. Где же вы все, когда ваша муза погибает в трущобах своей бессмысленности и одиночества…

Где же ВЫ все, наследившие в моих мыслях, оставившие следы в моей душе… и пустые стулья, и просто дыры… и забытые вещи, как забытые мгновения…

Ну где??? Где же ВЫ… обещавшие не оставлять, клявшиеся беречь, божившиеся всегда быть рядом?. И даже если я подумаю вслух, то в немой тишине услышу лишь собственное эхо, напоминающее о моем одиночестве.

Как много вас, чьи имена и номера телефонов остались в телефонной книге и в памяти… Чьи лица на фотографиях, а письма — в почтовом ящике. Как много тех, кто забыл, и кого забыли… но еще больше других. Тех, кто вдруг стали ЧУЖИМИ.

Еще вчера, казалось, этот человек наполнит тебя и твою бессмысленность смыслом. А уже сегодня, смотришь на него и понимаешь: нет. Не наполнит. Возможно позвонит, и придет… и будет улыбаться, и даже обнимать. Возможно, вы еще будете смеяться вдвоем, и пить что-то крепкое и не очень… и наблюдать закат, и читать шутки или стихи… но НИКОГДА уже он не заполнит твоей пустоты. А дырка в душе — для нее найдется затычка. Вот только порой, глухими ночами… будет нестерпимо дуть… сквозняки.

И вот после этого «вдруг» уже ничего между вами не будет как прежде. А как много тех, с кем уже НИКОГДА не будет, как прежде. Их открытки до сих пор хранятся в коробках на антресолях, их слова где-то в цитатнике… их почерк в заброшенных на дальние полки блокнотах… и напоминают они о себе так же случайно, внезапно…глухо, отголосками из прошлого…

И почему-то, глядя в новые, и пока еще родные глаза ненароком, ощутив холодок, думаешь… «а ведь они тоже когда-то станут пустыми и чужими. Да, такими же красивыми, улыбающимися или грустными… но нереально ЧУЖИМИ«.

Но мысли прочь. Вечер еще не закончился… и глаза напротив излучают тепло и это не правдивое, но такое нужное НАВСЕГДА. И на мгновение, забыв о сквозняках и дырах, я вновь ловлю моменты счастья…




******************************



Я уважаю мужчин.

Они делают жизнь интереснее, они подают руку, открывают дверь, покупают шоколад и платья. Они смелые.

Я уважаю мужчин.

Они говорят: «не вопрос», «нет проблем»- и проблем, правда, нет.

Они приезжают за нами на работу, они увозят нас из чужих гостей, привозят домой и накрывают одеялом; они не замечают испорченный макияж, они берут нас на руки, если есть лужа, им кажется, что мы маленькие и нас надо обнимать. Они правы!

Я уважаю мужчин.

Слова у них чаще всего совпадают с поступками. Они лучше нас знают: когда-нибудь, через сто лет, они позвонят. Им всегда интересно, где мы. Они настойчиво желают платить за наш кофе, хотя сами уже давно не знают, почему. Они терпят наши капризы и говорят друзьям: «у неё плохой характер, но она такая красивая!»… Они прощают нам всё, хотя мы (заметьте) вообще ничего им не прощаем… Они сильные.

Я уважаю мужчин.

Но только мужчин, а не лиц мужского пола.

 

Дитя-ПOPoKA,

это чьё?

 

FailedDependency,

В первый раз смывать в душе ласки нелюбимого мужчины с обожженной кожи всегда больно.


Впервые собирать осколки прошлых фантазий и глубже вдох при его прикосновении. Царапая его руки и спину от разрушающей боли, от щемящей тоски по рухнувшим иллюзиям, в то время, когда он расценивает это как страсть и желание.


Как талантливо девочки научились превращаться в шлюх. Закусывая губы, выгибаясь в спине, с пустыми глазами за его плечом, останавливающимися на часах, фотографии, плинтусе, лишь бы мимо.


Горячая вода, 3 пропущенных — мама, Он, Он.


Холодные капли до озноба. Чтобы без запаха и вкуса, чтобы без следа, без отпечатка. По холодной стене вниз. Без слез. Только впиваясь ногтями в собственные ладони. Глоток коньяка за помин души.


Впервые всегда больно. Мы учимся.


Об этом стоило рассказать девочке раньше…

 

Дитя-ПOPoKA,

похоже, дневник naked-heart на blog.ru

 

FailedDependency,

да,на самом деле перепостов куча в иненте..первоисточник не просто найти((((

 

Запах... такой ошеломляющий, бьющий в голову, накрывающий воспоминаниями, укутывающий в эмоции, накатывающий волнами ощущений...

Почему его не чувствуют другие? Я его даже вижу.

Вот тут на плече... тут пахнет твоим взглядом, ласкающим его изгиб, ты так сегодня на него смотрел, нежно, как вечерняя озёрная волна накатывает на прибрежные камни, обнимает мгновением и, уходя, оставляет им ощущение летней свежести.

Волосы... они пахнут твоими руками, такими сильными, надёжными, дерзкими. Один поворот головы и они рассыпаются веером жаркой, пряной, оглушающей страстью тропической ночи, хоронящей в своей чернильной тьме все запреты и сомнения. Они дольше всех хранят в себе тайное твоё оружие, именно тот, самый сокровенный, влекущий к себе, сводящий с ума мужской запах.

Пальцы... уже столько раз окунувшиеся в воду, тронутые махровостью полотенец, но всё равно удержавшие на себе лёгкий ветер твоих поцелуев, влажный муссонный обхват твоих губ, и итальянскую страсть сирокко, обжигающего прикосновением языка.

Губы... они сосредоточие аромата, наполнены до краёв солёным мускусом твоей кожи, вобравшие в себя всю твою суть, твоё начало и твой финал. Они земля, принимающая на себя всё естественное и придуманное как данность, как благо, как необходимость. Они покорны в своём выборе, они не смеют отказать, потому как не могут. И не хотят. Они просто живут этим, они живут тобой.

Вокруг меня цветная аура твоих эмоций. Лёгкий флёр твоих прикосновений. Обволакивающее дыхание твоих слов. Обжигающая влага твоей страсти.
Почему этого никто не видит? Почему?

Катюша Северная "Запах"

 

" Прошло три месяца, прежде чем Нэнси снова встретилась с Лу.
Однажды вечером продавщица торопливо шла домой. У ограды тихого сквера
ее окликнули, и, повернувшись, она очутилась в объятиях Лу.
После первых поцелуев они чуть отодвинулись, как делают змеи, готовясь
ужалить или зачаровать добычу, а на кончиках их языков дрожали тысячи
вопросов. И тут Нэнси увидела, что на Лу снизошло богатство, воплощенное в
шедеврах портновского искусства, в дорогих мехах и сверкающих
драгоценностях.
- Ах ты, дурочка! - с шумной нежностью вскричала Лу. - Все еще
работаешь в этом магазине, как я погляжу, и все такая же замухрышка. А как
твоя знаменитая добыча? Еще не изловила?
И тут Лу заметила, что на ее подругу снизошло нечто лучшее, чем
богатство. Глаза Нэнси сверкали ярче драгоценных камней, на щеках цвели
розы, и губы с трудом удерживали радостные, признания.
- Да, я все еще в магазине, - сказала Нэнси, - до будущей недели. И я
поймала лучшую добычу в мире. Тебе ведь теперь все равно, Лу, правда? Я
выхожу замуж за Дэна - за Дэна! Он теперь мой, Дэн! Что ты, Лу? Лу!..
Из-за угла сквера показался один из тех молодых подтянутых блюстителей
порядка нового набора, которые делают полицию более сносной - по крайней
мере на вид. Он увидел, что у железной решетки сквера горько рыдает женщина
в дорогих мехах, с брильянтовыми кольцами на пальцах, а худенькая, просто
одетая девушка обнимает ее, пытаясь утешить. Но, будучи гибсоновским (4)
фараоном нового толка, он прошел мимо, притворяясь, что ничего не замечает.
У него хватило ума понять, что полиция здесь бессильна помочь, даже если он
будет стучать по решетке сквера до тех пор, пока стук его дубинки не
донесется до самых отдаленных звезд."

О Генри. Горящий светильник

 

"..сегодня мне приснилось, что ты меня любишь.
Той дурной, жестокой, человеческой любовью, которой любят только малодушные люди.
Снилось, что сидели мы друг напротив друга, пытались говорить, да кроме обрывков тщательно спланированной фальши ничего не слышали.
Что я вытерпел еще 12 твоих упреков и уже начал искать глазами спасительную куртку, но тут от тебя послышалось то бесчеловечное слово "люблю", которое навеки приковало меня к этому месту.
И никаких драм больше не хотелось. Только под теплое одеяло вместе с тобой, да жить просто и безболезненно.
Но вот сидим мы друг напротив друга и твоя любовь только начинает быть, а моя уже безвозвратно растрачена на обиды и ожидания.
И так тихо между нами было, что ничего мне не оставалось, кроме как открыть глаза и обнять себя руками.
И была твоя любовь растерта по моему сонному лицу тяжелым утром, и было сегодня носить тебя при себе во сто крат тяжелее."

Воронов Ирон

 

Ты можешь быть у неё не первым, не последним и не единственным.
Она любила перед тем, как полюбила снова. Но если она любит тебя сейчас, что ещё не так?
Она не идеальна, но ведь ты тоже, и вы оба никогда не будете идеальными вместе. Но если она заставляет тебя смеяться, тем более подумай дважды, если она даёт тебе возможность быть
человеком, делать ошибки, держаться за неё и давать ей всё, что ты можешь.
Она может думать о тебе не каждую секунду в день, но она может отдать тебе часть себя, потому что она знает — ты можешь разбить её сердце. Так не рань её, не меняй её, не анализируй и не ожидай от неё того, что выше её возможностей.
Улыбайся,когда она делает тебя счастливым, давай ей знать, когда она тебя злит,и скучай по ней, когда её нет рядом.

 

степные лисицы и дикие кошки.

я бегу и чувствую под ногами смятую колкую сухую траву, ветер обгоняющий меня на сотую долю секунды и при каждой смене траектории бьющий наотмашь по щекам.
я чувствую солнечный свет, спрятанный за тонким одеялом облаков. осень\зима\лето\весна- все в одном, все здесь. и я больше не прячу лицо то дождя и ветра.

Ева Моррис

 

Нечто

Жило было на свете Нечто. Оно тихонько жило в глубине души. И, в общем-то, никому не мешало.

Однажды в душу зашло Чувство. Это было давно. Чувство Нечту понравилось. Нечто очень дорожило Чувством, боялось его потерять. Даже дверь на ключ закрывать начало. Они подолгу бродили по закоулкам души, разговаривали ни о чем, мечтали. По вечерам они вместе разводили костер, чтобы согреть душу. Нечто привыкло к Чувству и ему казалось, что Чувство останется с ним навсегда. Чувство, собственно, так и обещало. Оно было такое романтическое.

Но однажды Чувство пропало. Нечто искало его везде. Долго искало. Но потом в одном из уголков души нашло прорубленную топором дырку. Чувство просто сбежало, оставив огромную дырку. Нечто во всем винило себя. Нечто слишком верило Чувству, чтобы обижаться. В память о Чувстве осталась одна дыра в душе. Она не заделывалась ничем. И ночами через нее залетал Холодный и Злой Ветер. Тогда душа сжималась и леденела.

Потом в душу пытались заглянуть еще другие чувства. Но Нечто их не пускало, каждый раз выгоняя веником через дырку. Мало помалу чувства и вовсе перестали заходить.

Но однажды в душу постучалось совсем странное Чувство. Сначала Нечто не открывало. Чувство не полезло в дырку, как это делали предыдущие, а осталось сидеть у дверей. Весь вечер Нечто бродило по душе. Ночью улеглось спать, на всякий случай положив веник рядом с кроватью. Прогонять никого не пришлось. На утро заглянув в замочную скважину Нечто убедилось, что Странное Чувство по-прежнему сидит возле двери. Нечто начало нервничать, понимая, что нельзя прогнать того, кто еще не зашел.

Прошел еще день. Смятению Нечто не было предела. Оно поняло, что до смерти хочет пустить Странное Чувство. И до смерти боится это сделать. Нечту было страшно. Оно боялось, что Странное Чувство сбежит, как и первое. Тогда в душе появится вторая дыра. И будет сквозняк.

Так проходили дни. Нечто привыкло к Странному Чувству у двери. И однажды, по хорошему настроению впустило-таки Странное Чувство. Вечером они разожгли костер и впервые за столько лет отогрели душу по-настоящему.

– Ты уйдешь? – не выдержав спросило Нечто.

– Нет, – ответило Странное Чувство, – я не уйду. Но при условии, что ты не будешь меня удерживать и не будешь запирать дверь на замок.

– Я не буду запирать дверь, – согласилось Нечто, – но ты ведь можешь убежать через старую дырку.

И Нечто рассказало Странному Чувству свою историю.

– Я не бегаю через старые дырки, – улыбнулось Странное Чувство, – я другое чувство.

Нечто ему не поверило. Но пригласило на прогулку по душе.

– А где твоя старая дыра? – полюбопытствовало Странное Чувство.

– Ну вот, – горько усмехнулось Нечто.

И показало место, где располагалась дырка. Но дыры на месте не было. Нечто слышалo как ругается злой холодный ветер с внешней стороны души.

Нечто посмотрело на Странное Чувство улыбнулось и сказало только, что не будет запирать дверь никогда...

 

Страх, еще в перинатальном состоянии, сумевший завоевать будущее. Страх всего — перемен, заразы, сумасшедших, темных лифтов и внезапного разврата. Страх сойти с ума. Страх свести с ума. Страх быть как все. Страх быть не как все. Страх быть. Страх исчезнуть. Страх быть и исчезнуть…(с)Яшка Казанова. Проза. Жизни

 

*********
«…Сегодня понедельник, день Луны. Надо быть осторожной. Ещё осторожнее, солнце моё? Да, ещё осторожнее.

Не ходите ночью в ельник, потеряете штаны.
Не гадайте в понедельник, понедельник – день Луны.
Немочь бледная засветит, и забудете, как звать.
Нечисть вредная заметит, за какой бочок вас хвать.

Мама считала меня странным и трудным ребёнком. Я не желала ни ходить, ни говорить в положенное время, мало улыбалась и много плакала. С фотографий того времени смотрит насупленное, угрюмое дитя. Так и мерещится жёлтый эмалированный горшок, прилипающий к попе, и запах горелого молока – классика советского детского сада. Молчала и плакала, тогда уже понимала:
Это чужой мир
Когда я была в старшей группе детсада, один крепкий, здоровенный мальчик проломил мне голову кубиком. Нам давали кубики, обклеенные картинками, – играть, строить. Кубики были добротные, из цельного дерева. Непонятно, чем этому мальчику могла помешать бессловесная девочка, которая писалась в «тихий час» и панически боялась, что однажды родители её забудут взять. Мальчика сильно обругали под тем философским предлогом, что девочек бить нельзя. «Почему нельзя? – поразился юный преступник. – Они что, не люди?»
Теперь-то он наверняка понял, что – «не люди». Я нынче его часто вижу, особенно летом. Он вылезает из джипов и идет враскорячку, точно ему яйца мешают, в придорожное кафе. Смотрит немигающими глазами в карту. «Ну, по шашлычку», – говорит он такому же приятелю. «И попить чего-нибудь», – добавляет тот.
В хорошую погоду, оккупируя берега водоёмов, они топят друг друга с радостными воплями, а потом часами лупят по мячу. Мяч летит как пуля. Я всегда вжимаю голову в плечи, проходя мимо, – кубик сказался.
Обычно их зовут Гена
Интересно, это они в подростковом возрасте пишут на лестничных клетках «Веталик лох» и «Слава казёл» или эти надписи проступают сами, как «мене текел фарес» древности?..

В метро я разглядывала пассажиров. Все были, какие-то исторически умученные. Конечно, девчата храбрились, надеясь встретить свою судьбу, прямо в метро. Как можно всерьёз считать людьми существа, которые каждый день раскрашивают себе лицо, пытаясь этим понравиться – кому-нибудь?! По весне снег растает, и в лесах обнаружатся их трупики. Ушла из дома и не вернулась. На вид лет восемнадцать. Одета в куртку китайского производства. Наконец, кому-то понравилась…
А женщин после пятидесяти вообще надо собирать в мусорные кучи и сжигать. Это было бы несправедливо, но милосердно…»

**********
«…однажды где-то родилась девочка, а из девочек, если их не топить сразу, вырастают женщины. На свете можно, если повезёт, неплохо прожить и женщиной, только не надо об этом думать, не надо ничего осознавать. Нельзя продираться к сущности, обобщать, рассуждать, потому что там, на глубине, когда забуришься, там жирной нефтью лежит перегнившая в зло тоска…
Рассудок говорит здраво, что, ну, работа как работа, то есть быть женщиной – трудная работа. Красивого, правда, мало, надо скрываться, помалкивать, запирать будни своей физиологии в кладовочку – они отвращают мужчин.
Их стеснительные подруги знают об этом. «Сегодня нельзя, милый» – большего разумная женщина не сообщит, видя, как ее друг морщится от рекламы прокладок, заливаемых какой-то лицемерной голубой жидкостью. Эти «друзья» с ошалевшими от счастья глазами будут смотреть в кино на кровавые моря – но эта кровь им противна даже в рекламных эвфемизмах…»

«Я иногда думаю, говоря с мужчинами во время месячных очищений, что вот они и не подозревают, что говорят с человеком, у них на глазах истекающим кровью. И я обязана это тщательно скрывать, не подавать виду, притворяться, что я – нормальная, такая же... Во всех религиях заведено малолетних особ женского пола готовить к грядущим переменам, да и в рациональных странах предусмотрены свои меры и просветительные книжки с картинками; а в нашей земле тогда ни веры не было, ни разума, и девочка подумала, что она умирает.
Теперь умирать до пятидесяти лет, а там придёт желанная свобода – климакс, рак груди, фибромиома матки, старость и смерть.
А вообще, привыкаешь быстро, тем более – куда жаловаться? Да и подумаешь, три-пять дней в месяц, потерпеть можно, правда, за всю жизнь, если считать, лет пять-шесть набегает. Кому как повезёт. Пять лет течки – весёлое число…»

«…Зачем они сгрудили нас в этом мире? Несовместимых, и вместе? В единой школе – чтоб мы с детства умели ненавидеть друг друга? Где мальчики учатся бить девочек, не знаете? А чего их не бить, когда они такие же, только вредные и слабые. А как же девочкам не быть вредными, когда они понимают интуитивно – их вынужденно сблизили с теми, кого надо видеть издали, иногда, изредка, чтобы потом мечтать и хотеть чего-то неизвестного, чудесного, Другого!
Девочки спасаются как могут: влюбляются в актёров, в маминых друзей, в учителей, в приятелей брата – только бы заполучить желанное расстояние, только бы подальше от своих, несчастных, невыносимых товарищей по мучениям. У нас в классе не было ни одного романа между учениками. Связи на общих пьянках, конечно, были, по другим законам – полового зуда и любопытства…
Отличная средняя школа – школа полового презрения и отчуждения. Да еще особыми селекциями выведенная порода учительниц, от одного вида которых не знаю, как ещё удержались на Руси натуралы. Единственным нашим спасением, спасением мужчин как мужчин и женщин как женщин, было бы отойти друг от друга подальше. Усилить притяжение – расстоянием…»

***********
«Женщины воюют с лишним весом, а как насчёт лишних чувств и лишних мыслей? Может, признаемся, что у нас вообще всё – лишнее?..
Я смотрела на фотографии и ощущала, как рушится моя психическая защита, как обезумевшие волны памяти смывают крепость сознания.
Черпать силы в душе? Так душа и есть бесконечный источник слабости, не будь её – и я бы выиграла у него всё! Все, что здесь можно выиграть! Если бы душа моя не выходила из берегов, не стремилась к чужой жизни, не чувствовала боли отверженности, если бы я превратилась в кристалл и созерцала собственное сверкание... если б я не любила...»

« – Посиди ещё со мной, не убегай, какая глупость эти ваши женские побеги. Чего ты тогда добилась, моя дорогая? Травмировала себя на всю жизнь. Я сейчас гляжу на тебя с нежностью, вспоминаю, как впервые встретил – в университетской столовой, да? Ты боялась моей компании, волновалась. Как море. И я тебя захотел, и мы тогда целый день гуляли, апрель был… Видишь, я не забыл. А ты смотришь с ненавистью и страхом. Ты меня не помнишь и ничего хорошего не помнишь – только свою боль… Но это прошло, сгинуло, сдано в архив, мы сидим с тобой здесь. Сейчас нет того бездельника. И тебя – дикой девочки, которая полюбила меня, как под поезд попала, – тоже нет. И что время даром терять, спрашивается? – он жестикулировал белыми изнеженными руками.
– А как мне нравилось, что ты не умела толком есть, путалась в нашем семейном серебре, не особо любила выпивать, ни одной фразы не могла договорить до конца, задыхалась от волнения… Я думал, ты такая же, только из другой помойки, и ты меня поймёшь. Неужели ты всерьёз хотела белое платье и любовь до гроба? Да, признаюсь, я не всегда щадил твою неопытность, но ты сначала так забавно пугалась и смущалась, а потом так прилежно старалась «выучить уроки»… а я был ленив, циничен, развращён мамочкиным обожанием и вашей тяжёлой любовью, милые дамы. Я тебя уверяю, будь ты похолоднее – жили бы до сих пор…»

«…Не помню, как вышла, куда шла.
Так часто случалось в той жизни, когда от боли и обиды я убегала прочь и шаталась часами, шепча невысказанные слова, складные, убедительные, которые придумываешь всегда потом и которые никогда не говоришь наяву.
Город наш идеален для несчастных, выхаживающих своё разбитое сердце, он стелется им под ноги, услужливо объясняя, точно опытный и расчётливый экскурсовод, что всласть порыдать хорошо в нелюдимом конце Фонтанки, завыть – так это на бывшем Семёновском плацу, на пустырях, а если ревёшь беззвучно, можно и посреди Марсова поля.
У меня не было от него никакой защиты, нет её и сейчас. Старая история: если уж существо собралось на землю с целью пострадать – будьте уверены, из великого множества людей оно выберет именно того, кто причинит ему наибольшее количество страданий. О, его не собьёшь с пути истинного, оно растопчет любого хранителя, неосторожно сунувшегося со своими писками насчёт «не ходи туда – сюда ходи».
«Ты не помнишь»… Да я помню даже, какого числа ты повёз меня ночью в дежурную поликлинику лечить больной зуб – 23 сентября. Тебе нравилось, когда у меня что-то болело, когда я была слабой и с восторгом зависела от тебя…
Неужели он вправду собрался жить со мной? Это катастрофа. Он задавит меня, сегодня слова не могла вставить, пусть он постарел и расплылся, но чары те же, и тот же тон. Курица не птица. Я курица, за мной хозяин пришёл…»

«…Уже поздно вечером добралась домой и, только лёжа в горячей воде, поняла, как зазябла, как измучилась сегодня. Вот бы мне сократить и упростить свою психику. Есть способы отключения, но я их презираю, а волей тут ничего не сделаешь, разве что – удержишь душу в границах тела. И что это за анафемское его рассуждение – «чужому бы простила, а любимому не прощаешь»… Любой посторонний человек имел право сказать мне в ответ: «Меня это не интересует», но не ты… властитель моей жизни. Не понимаю, никогда не пойму, как можно так жить – ни за что не отвечая? Всю жизнь бить горшки, так останешься с черепками…»

*************
«…Мой моральный облик на сегодня был подпорчен, и, как это ни удивительно, я испытывала некоторое смущение… Женщины многое делают тайком – стыдясь, боясь, не понимая себя. Женщины сами себе учительницы, а потому иной раз выставляют себе за год, а то и за жизнь – беспощадные оценки. Не справилась. Не смогла. Плохая девочка…»
Из романа Т.В.Москвиной
"Смерть - это все мужчины"

 

Позволь мне приблизиться.
Осторожно ступая к краю, чуть подойти и увидеть твой город. Издалека. На минутку. Одним глазком. Я не сделаю ни единого лишнего движения, неловкого вдоха, ничем не выдам себя, я знаю, ты никому не показываешь, даже вида не подаешь, что он есть там, но я уловила его, и не скажу им, как он красив. Только не бойся и не рычи. В затерянном городе любой - чужак. Я не двигаюсь. Он – твой, и я не войду в него, пока ты не позволишь. Неслыханно, да? Я ощущаю, как напрягается каждый нерв, выгибается спина, искривляется рот в ледяной ухмылке. Ты не подпустишь меня. Ты ненавидишь меня за то, что я его разглядела. В такой-то улыбке, обрамляющей только губы, но давно уже не глаза. В таком-то деланном равнодушии, безупречной доброжелательности и любви ко всему прекрасному, пляшущей на поверхности и давно уже не подпускаемой ни к единому органу чувств. Город спрятан. Разрушен. Закрыт. Болезненно одинок. Город мертв. Но он позвал меня. Потому что все еще дышит. Механически, едва уловимо, ничего не вкладывая в дыхание: не отдавая и не принимая вновь. И ты борешься за вот этот его сомнительный признак жизни, потому что тебе нужен смысл, тебе нужна причина, чтобы существовать, поблескивать беззаботностью заученных настроений, удерживать безмятежность бровей, когда он замирает чуть дольше, чем на минуту, самозабвенно смеяться, когда он закашливается, давясь слезами, выдаваемыми за слюну.
Я пришла.
В тебя.
К нему.
Позволь мне.
Можно я постою вот здесь, на краю?
День, два, бесчисленные недели – сколько потребуется. Я не шелохнусь, пока он не привыкнет к моему присутствию. Я дам ему изучить меня, почувствовать запахи, заглянуть в зрачки, лечь россыпью линий на раскрытых ладонях, залезть подкожно, чтобы с кровью вбежать в неостывшее сердце, сжимаемое желанием идти на зов его. А ты не гони меня, ладно? Охраняй, не спи, если хочешь: я сама связана из тысяч клубков, и самые толстые нити во мне – недоверие. Ты злишься. Но когда он вдохнет чуть ровнее и глубже – ты отступишь на шаг. Пока еще неосознанно. Только затем, чтобы еще хоть раз услышать как не похож этот глоток на все другие. Будто ему стало легче. Еще недели. А потом еще шаг. И это будет так, словно он, наконец, захотел дышать. Я подниму руку к твоему лицу. Ты болезненно морщишься. Я поспешила? Прости меня. Я потерплю еще, пока ты не потянешься ко мне, чтобы почувствовать вновь, как мягко вздыхает город. Я не хочу ничего завоевывать силой. Вторгаться туда, где по-прежнему больно, и крушить эту хрупкость, сочащую мякоть и нежность, сердце, дрожащие, оголенные чувства и поломанные эмоции, грубо перемешанные между собой.

Я хочу, чтобы ты захотел впустить меня. Сам.
Я делаю шаг. Твою руку.
Я хочу войти в этот город вместе с тобой.
За тобой.
Ну же, позволь мне..

Султанова

 

Понимаешь ли, это мУка - обьяснять, если ты не понят. Я к глазам поднимаю руку. Видишь - город в моей ладони уместился. И безмятежно снег кружится, крупнее окон. Ну зачем тебе моя нежность? Если я не внутри, а сбоку. Если я не в тебе - снаружи. Одиноко брожу по краю. Молчалива и безоружна. А над городом снег играет серебром в переливах света, тишиной растворяя звуки. Ну зачем я опять об этом? Понимаешь ли, это - муки ощущать постоянно голод по теплу, по любви, по ласке. В невозможности по другому безнадежно сгущая краски. Пустоту пустотой не лечат. Все так просто и обьяснимо. Только кажется - я по встречной с максимально недопустимой. Перекрестки и светофоры... Разделительные... Сигналы... Любопытство других: как скоро встречусь я со своим финалом? Им на время развеяв скуку. Чтобы после опять -трясиной. Ты бы мог протянуть мне руку, только это невыносимо, если я в тебе не случилась ни судьбой, ни мечтой, ни светом. Приручил...или приручилась... ? Но спокойнее - не об этом. Чтобы мыслями не казниться /не признаешься и не пойман/.

Обещаю тебе не сниться...
Если сможешь меня не помнить...

© Copyright: Галина Стрелкова, 2010

 

На одном из научных симпозиумов встретились четыре лингвиста: англичанин, немец, итальянец и русский. Ну и, естественно, заговорили о языках.
Чей, мол, язык лучше, богаче и какому языку принадлежит будущее?
Англичанин сказал:
- Англия - страна великих завоеваний, мореплавателей и путешественников, которые разнесли славу её языка по всем уголкам мира. Английский язык - язык Шекспира, Диккенса, Байрона, несомненно, лучший язык мира.
Ничего подобного, заявил немец, - наш язык - язык науки и философии, медицины и техники. Язык Канта и Гегеля, на котором написано лучшее произведение мировой поэзии - Фауст, Гёте.
Вы оба неправы, - вступил в спор итальянец. - Подумайте, весь мир, всё человечество любит музыку, песни, романсы, оперы. На каком языке звучат лучшие любовные романсы, самые чарующие мелодии и гениальные оперы? На языке солнечной Италии.
Русский долго молчал, скромно слушал и наконец промолвил:
Конечно, я мог бы также как каждый из вас сказать, что русский язык -
язык Пушкина, Толстого, Тургенева, Чехова - превосходит все языки
мира. Но я не пойду по вашему пути. Скажите, могли бы вы на своих языках
составить небольшой рассказ с завязкой, с последовательным развитием
сюжета, причём, чтобы все слова этого рассказа начинались с одной и той
же буквы?
Это очень озадачило собеседников и все трое заявили:
- Нет, на наших языках это сделать невозможно.
- А вот на русском языке вполне возможно, и я сейчас вам это докажу. Назовите любую букву, - сказал русский, обращаясь к немцу.
Тот ответил: Всё равно, допустим - буква "П".
- Прекрасно, вот вам рассказ на букву "П":
Пётр Петрович Петухов, поручик пятьдесят пятого Подольского пехотного
полка, получил по почте письмо, полное приятных пожеланий.
Приезжайте, писала прелестная Полина Павловна Перепелкина.
Поговорим, помечтаем, потанцуем, погуляем. Приезжайте, Пётр Петрович,
поскорей.Петухову приглашение понравилось.
Поезд прибыл после полудня. Принял Петра Петровича почтеннейший
папаша Полины Павловны, Павел Пантелеймонович.
- Пожалуйста, Пётр Петрович, присаживайтесь поудобнее, проговорил папаша.
Подошёл плешивенький племянник, поздоровался:
Порфирий Платонович Поликарпов.
- Просим, просим! Появилась прелестная Полина.
Полные плечи покрывал прозрачный персидский платок.
Поговорили, пошутили, пригласила пообедать.
Подали пельмени, плов, пикули, печёнку, паштет, пирожки, пирожное,
пол-литра померанцевой.
Плотно пообедали. Пётр Петрович почувствовал приятное пресыщение.
После приёма пищи, после плотного перекуса, Полина Павловна
пригласила Петра Петровича прогуляться по парку.
Перед парком простирался полноводный пруд.
Прокатились под парусами; после плаванья по пруду, пошли погулять по парку.
- Присядем, предложила Полина Павловна. Присели.
Полина Павловна придвинулась поближе.
Посидели, помолчали, прозвучал первый поцелуй...
- Поженим, поженим!, - прошептал плешивый племянник.
Право, поженим, - пробасил подошедший папаша.
Пётр Петрович побледнел, пошатнулся, потом побежал прочь.
Побежав, подумал: Полина Павловна - прекрасная партия.
Перед Петром Петровичем промелькнула перспектива получить
прекрасное поместье. Поспешил послать предложение.
Предложение Полина Павловна приняла. Поженились.
Приятели приходили поздравлять, приносили подарки.
Передавая пакеты, приговаривали: Прелестная пара.
Полный пи*дец - подумалось почитателям Пушкина...

 

когда нибудь ты поймёшь..не поддаётся логике только страсть..она врывается в твой привычный мир..ломая и круша всё на своём пути..она для свободных сердец..она как музыка для музыканта..создание формы для поэта..в ней нежность и огонь текут как реки..она как стeрвa с ангельским лицом..онa бeзудeржнaя нeжность..владеет сердцем..телом и разумом.. её желанье влaсти..твоя нeизбeжность..растекаясь блаженной негой.. твоё раскаяние тает..смешиваясь со вздохом..(с) Pandora's Box

 

Мужчинам не нравится любовь без секса, женщинам - секс без любви. Женщины едят за разговорами, мужчины разговаривают за едой. Женщины купаются, а мужчины плавают. Поэтому у одних купальники, у других - плавки. У женщин - мечты, у мужчин - планы. Мужчина любит глазами, женщина - ушами. Женщины скрывают свой возраст, мужчины - свой доход. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а к сердцу женщины - через загс. Разведенный мужчина - свободен. Разведенная женщина – одинока. Разные мы...(с)

 

Я люблю ее, люблю всей душой и телом. Она для меня — все. И все-таки она ничуть не похожа на женщину моей мечты, не похожа на то идеальное создание, которое я вообразил себе еще мальчишкой. Ничто в ней не соответствует тому, что являлось мне из глубин моей души. Она была абсолютно новым образом, чем-то чуждым, извлеченным Роком из неведомых сфер и кружащимся поперек моей дороги. Когда я смотрел на нее, когда — кусочек за кусочком — познавал ее в любви, я видел, что она ускользает от меня. Моя любовь все росла, складываясь в какой-то итог, но та, к кому я стремился с таким отчаянием, с такой жаждой, не давалась мне в руки, словно эликсир бессмертия. Она совсем моя, почти рабыня, но я не владею ею. Это мной владеют. Мной владеет любовь, с какой я еще никогда не встречался, — любовь, засасывающая в прорву, любовь, захватывающая целиком, до кончиков ногтей и грязи под ними, а руки мои все шарят, все цепляются, все хватают, но стискивают только пустоту.

Генри Миллер. Сексус.

 

А ты только представь... Она не твоя... По утрам с ней рядом просыпаешься не ты... Её сонные глаза целуют не твои губы... А она ведь такая красивая по утрам... Она готовит завтрак не тебе... И не к тебе спешит на встречу... Не тебе рассказывает,как прожила день...Не с тобой делит проблемы и радости... Не тебе пишет те трогательные SMS... Не тебе посвящает стихи... И по ночам дарит наслаждение не твоему телу... И не только по ночам... И не только телу... И вот здесь...за ушком...целует не тебя... Так,как умеет целовать лишь она... Так,как любил ты... Не с тобой мечтает о будущем... Не тебя ждёт дома с горячим ужином... Улыбается не тебе... И даже в истерике бьёт кулачками не твою грудную клетку... Не ты утираешь эти наивные слёзы... И открытки,и подарки - не тебе... Не ты бредёшь рядом по ночным улицам...Не твои привычки она знает лучше своих... И нежное...шёпотом...не тебе... И ногтями...по спине...не твоей... Не твоя жена.Мать не твоих детей... Не твоя... И ничего уже не исправить... Она совсем не твоя... Страшно?.......Тогда береги..

 

Михаил Шишкин "Взятие Измаила"
Человек не целый день бывает человеком. Плоть похотствует на
духа, дух же на плоть. Non vitias hominis. Вы хотите судить грех, а судите
всего-навсего женщину. Рыжий прошлогодний лист наколот на острый каблук.
Глаза медленны и прохладны. Впереди себя пускает запах дорогих духов. Входит
в жизнь, не стучась. Накрасит губы, прикусит ими салфетку. Закидывает ногу
на ногу с легким посвистом чулок. Переживает, что накрасилась не той
помадой. Дыхание чуть отдает шампанским. Облизывает слипшиеся от
рахат-лукума пальцы. Соблазнительность надежд и обманчивость ожиданий. Мария
Антуанетта, когда пришли за ней, чтобы вести на казнь, приоделась и даже
приколола себе цветок -- вот женщина и ее привычки. Вдовы и любящие матери,
собираясь идти за гробом, шьют элегантное траурное платье и не пойдут в
стоптанных башмаках -- это не говорит ни о бесчувственности, ни о силе горя.
Ибо создавая человека, Бог взял от земли тело, от камня кость, от моря
кровь, от солнца глаза, от облака мысли, от ветра дыхание, от света свет --
прииде же окаянный и измаза его калом, тиною и возгрями. Да что тут
говорить! Ведь сказано: веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце
твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению
очей твоих, только знай, что за все это Господь приведет тебя на суд.

 

Я не люблю тебя, я просто жду от тебя письма. Я не схожу с ума от любви, я только, как безумная, по двадцать раз в час открываю свой почтовый ящик, чтобы с замирающим сердцем увидеть на безучастном мигающем мониторе бесстрастную, безжалостную надпись: «В Вашем почтовом ящике нет непрочитанных сообщений».

И все – все чувства, все мысли, все желания – срываются в одну какую-то бездонную, с неизмеримой глубиной разочарования, пропасть, чтобы потом снова, окрыленные надеждой, взлететь вдохновленной птицей при открытии почты. И нет в твоем долгожданном письме ничего важного; всего лишь несколько строк – смешных или глупых, равнодушных, написанные второпях, и ненужных никому кроме меня.

Ты знаешь, что это такое – ожидание письма? Нет, это ни с чем не сравнимые ощущения и переживания! Ни одна в жизни долгожданная встреча, ни одно ожидание самого распрекрасного праздника не может с ними сравниться. Никогда – ни в минуты тревог и волнений – у меня не колотилось так бешено сердце, и душа не рвалась так на волю. В такие секунды безумство мое достигает предела, я схожу с ума и думаю, что за одно единственное твое письмо я отдала бы сейчас мгновение своей жизни… Знаешь, а ведь если это так – то жить мне остался какой-нибудь час! Мне и вправду не жаль и умереть тогда – прочитав твое письмо.

Только по прочтение его не наступает полное и покойное удовлетворение. Дрожащими, нетерпеливыми пальцами я торопливо печатаю тебе ответ, и все – все сладостные муки ожидания – повторяются вновь.

Ты мне напишешь или нет? Я устала ждать. Я растратила уже все силы – душевные и сердечные – на это ожидание. Сжалься, оставь мне хоть немного сил… чтобы я смогла ждать и дальше. Твое письмо – как чудодейственное лекарство, исцеляет утомленную от ожидания душу, возрождает ее к жизни, наделив надеждою и верой.

Как мало мне все-таки надо, чтобы почувствовать себя счастливой хотя бы на миг – одно письмо, в котором пара незамысловатых строк!.. Как много мне все-таки надо для счастья – целый мир, целый прекрасный мир не воплотившихся надежд и мечтаний, которой перелетает ко мне от тебя при кротком нажатие кнопочки «Отправить». Это не признание в любви. Я не люблю тебя – я просто жду от тебя письма!

«В Вашем почтовом ящике 1 непрочитанное сообщение»…

 

читаю Эллиии и появляется непреодолимое желание написать письмо. И очень хочется, чтоб тоже самое мне написала она - бывшая девушка. Господи, как же тяжело переживать воспоминания снова и снова. Надеяться. А вдруг. Вдруг она тоже ждёт письма, вдруг надеется, что приеду. Может быть так же как и я в мечтах проживает жизнь со мной до самой смерти, держит за руку гуляя в парке, ложится спать с чувством, что рядом я а не кто-то другой.
К сожалению я знаю, что это всего лишь мои фантазии. Несбыточные мечты.........
Хочется оборвать всё в один миг. Обнюхавшись коксом уйти в небытие. Навсегда. И не мучить себя больше глупыми мечтами и сожалениями о том, что сделал напрасно и напрасно не сделал. Сожалениями о том, что нельзя вернуть время назад.

 

shaltaybaltay, меньше всего хотела так тебя расстроить, давно заметила, когда самой паршиво лучше уйти в себя, а не передавать грусть по цепочке...блин

 

Эллиии не говори так. Если это меня так тронуло, значит ты задела нужные струны моей души. К тому же мне хотелось этим поделиться, а ты показала мне как это сделать.

 

Серым, дождливым днём, осенью 14 года
чёрный «лексус» мчался по пропитанному
сыростью асфальту. Дорога унылой серой
лентой уводила машину в аэропорт.
Что же я делаю ? думал я сидя в тёплом
кресле автомобиля. Я еду встречать ту,
которую так хотел. Кто своими письмами
доводила меня до исступления, чьи фразы
полные желания не давали мне уснуть по
ночам, и на работу с утра приходилось
просто вставать а не просыпаться.
Как я приму её в реальности, если до этого
я видел только фотографии…..?
Но воспоминания её голоса в трубке
телефона снова вернули меня на место и
желание обладать ей усиливалось с
каждым километром приближающим меня к
заветной точке встречи.
С момента как за
ней закроется дверь моего автомобиля -
для неё всё изменится

 

Она, как и полагается леди, пришла чуть позднее, чем договаривались. Скромное облегающее бедра платье, небрежно убраные набок волосы, тот же парфюм (я узнал его сразу). Вся восторженная. Молодая женщина, с неумело замаскированным отчаянием и слегка сумасшедшими зрачками. Она заметно нервничала. Мы обменялись обычными фразами, будто виделись только вчера. Я расплатился за все горячительное, что успел вылакать в эти пол часа, взял ее под руку и мы вышли из бара. Был теплый (один из последних в сентябре) осенний вечер. Пока я вел ее в отель она без умолку рассказывала обо всем, что случилось с ней после того, как я ушел. О том, как тяжело переживала наше расставание, как корила себя за все "неправильные" слова и поступки, как надеялась и знала, что я все равно вернусь. Потом монолог резко перескочил на часть "на тебе свет клином не сошелся"- буквально сказочные эпизоды свиданий, пересказ во всех подробностях страстных увлечений (мужчин, тех что во всем, несомненно, лучше меня). Итогом - утверждение ее абсолютной состоятельности, как личности и пафосных упреков "что же я такое потерял!".
Я молча слушал, время от времени кивая и слегка сжимая ее руку. Но в мыслях я еще двадцать предложений назад поимел ее во всех самых изощренных позах. Мне было совершенно не до этих откровений и стенаний - я жаждал плоти. Я знал, что ей необходимо высказаться, оскорбить, выпендриться, расплакаться, а под финал заявить, что все вышесказанное - вранье и любовь еще жива. Да. То была скромная плата, которую я должен был отдать за все, что выжму из нее позже. И я ждал.
Каждый раз я дарил ей этот шанс - взамен на безумный секс. Я поглощал все ее эмоции: слезы, раненную душу, счастье - она отдавалась моим рукам не жалея себя, как в последний раз. Мне нужны были эти жертвы, от банального обладания женским телом я не получал никакого удовольствия. Сколько чувств, мыслей, волнений помещалось в ней! Знаете, я даже порой искренне хотел, чтобы кто-то разглядел это богатство в ней и оценил. Кто-то...
Я лишь кормил ее надеждами. И она знала, что я не перезвоню, знала, что исчезну вновь. Но когда бы я не просил о свидании - тем не менее, ломая себя, всегда соглашалась.
Женщина, которая любила надеяться на любовь.....(с)

 

Нежная теплая кожа, полуоткрыты губы. Еще немного и ангел уснет на моих коленях. Растревожена, завоевана, тысячу раз распята. Утро дает нам шанс и я наслаждаюсь неспешно. Знаю на что способна эта женщина, как неукротим ее нрав, и потому, именно в эти минуты "после" - я особенно счастлив. Когда огонь ее глаз сменяется тихим ритмом дыхания. Она не боится обнажить душу сейчас, чтобы я смог прикоснуться к свету. Как же чиста ее душа, как ранима. Я провожу своей грубой, с давнишними шрамами, рукой по ее телу, но словно демонов вижу, что вторят каждому движению моих пальцев. Они впиваются в плоть, оставляя шлейф черных полос.
Что мне делать с нею? Как сохранить ее мир? Даже если случись так, что придется сражаться - она справиться. Проглотит тьму заживо и победит, уверен. Но это и есть главное - я не хочу, знать, что ей снова приходиться быть сильной. Я хочу воскресить ее слабость и каждый раз быть счастливым, когда ангел почти засыпает на моих коленях. (с)

 

Ничего я не помню, кроме того взгляда. Ни слов, ни прикосновений, ни какой был день недели. Лишь тот рассвет, твои глаза – там, на кухне, врезались в мою память, как отравленный дротик туземца- неожиданно, больно, усыпляюще. Мир словно изменился в неведомую сторону, когда ты устремила свои расширенные зрачки прямиком в мою душу. Как это у тебя получается? Я слышал твой смех. Вот я вижу, как ты куришь, как берешь чашку с кофе, а в следующий момент ты уже в моих руках. Но теперь ты – совершенно другая! Мягкий предрассветный луч обнимал обнаженное тело, оставляя без внимания пряди черничных волос, спадающие с плеч. И ты смотрела на меня, словно я – твой Бог, то единственное во что ты еще веришь. Сидя на коленях, на холодном полу ты поднимала взор так, что кафель плавился вокруг нас с тобой. Я был тогда выше во всех смыслах, но не мог упиваться этим. Я понимал, что укротил зверя. Я знал, что победил. Но, чувствовал при этом абсолютно противоположное! Буд-то с меня содрали кожу, освободили от всего и я заново рожден. И я слаб, и я беззащитен, и я – счастлив. Обезоруживающая искренность твоих глаз убила во мне все дурные мысли, какие только могут появиться у мужчины при виде женской манящей наготы. Я просил тебя помолиться своим Богам, но теперь я благодарен им за то, что испытал. За то, что ты позволила мне в то утро увидеть твой свет, впитать его в каждую клетку моей суматошной жизни. Теперь я знаю, что и правда жив. (c)

 

Рано утром Солнечный Лучик постучался в её оконное стекло. Хотя нет, не постучался - отбросив целую пригоршню разноцветных бликов, он ловко проскользнул внутрь комнаты и ярким жёлтым пятном пополз по стене, осторожно подбираясь к изголовью стоящей неподалёку кровати.
Вот он вскарабкался на подушку и тихонько коснулся её волос, собранных задорными бельчиными хвостиками. Осторожно поблуждав в волосах, шёпотом дотронулся до щеки и, дождавшись когда её губы дрогнут в тихой ответной улыбке, осторожно коснулся пушистых ресниц. Те затрепетали.
Лучи испуганно шмыгнул к уху, но, увидев, что Она ещё не проснулась, продолжил своё путешествие: нежно скользнул по гладкой щеке, осторожно, чуть дыша - чтоб нечаянно не защекотать - перебрался через носик-курносик и, не в силах двинуться дальше, замер на тёплых сомкнутых губах…
И в это время заиграл будильник.
Она вздохнула, и распахнула глаза. На её губах сама собой родилась самая очаровательная и прекрасная утренняя улыбка… «Ах… Надо же такому присниться!» - улыбалась Она, с сожалением думая о том, что встав, ведь можно нечаянно стряхнуть с себя остатки такого солнечного сна…

Вечером, по дороге с работы, когда Она по привычке, на какое-то мгновенье, устало закрыла глаза – ей вновь так явственно почудилось, будто по её лицу скользит нежный солнечный луч. Не раскрывая глаз, Она улыбнулась…
Хоть на улице в этот день было довольно пасмурно, и нахохленные люди, кутавшиеся в свои воротники, были похожи на сырые ветви корявых деревьев, для Неё сейчас волшебным образом пело лето, пушистые облака, похожие на детские игрушки, беззаботно кувыркались в бирюзовом небе, а в воздухе невидимо вальсировали маленькие добрые смешинки.

И в этом миге тихого счастья, в этом квадратике света, который ещё не пожрали сумерки, Ей вдруг становится очевидно ясно, что Она бывала здесь - пусть даже и неописуемым и ускользающим от воображения образом - сквозь солнечный сон…

Он ехал в битком набитом вагоне метро, невидящим взглядом уставясь перед собой и чему-то тихо улыбаясь. Его мысли блуждали далеко…

«Пусть коснётся тебя моя нежность!» - повторял он всю дорогу…

(с)

 

Она сразила меня наповал своей неподдельной наивностью. Желая встретиться, никогда не говорила об этом напрямую, а придумывала невинные хитрости, типа — посмотреть на её новую блузку, сумочку или её новые фотографии.

Такие женщины сильно распускают мужчин. Ты уже знаешь, чувствуешь, что она твоя, и никуда от тебя не денется. Но расставаться с ней не хочешь. К ней всегда можно вернуться. Она тебя любит. Поэтому поймет и простит.

Трезвый ты всегда с ней. Потому что у неё есть главное качество – верность мужчине, с которым она встречается. Она не умеет вести себя по-другому.

Ей, конечно, часто жаловался на занятость на работе, и на то, что нет времени. А она верила – почему бы и нет.

Потом я устал обманывать и сказал, что нам надо расстаться. Ей было тяжело, но она собралась и сказала:

— Хорошо, если ты так считаешь нужным.
— Ты не в обиде на меня?
— Нет, с тобой у меня связаны только хорошие воспоминания.

Она никогда не писала откровенных, ненужных смс-ок. Позвонила через несколько месяцев только раз. Наивно узнать, не попал ли я в какую-то там аварию на дороге, по которой часто езжу… Сам я слышал про эту аварию в первый раз.
— Нет, всё нормально.
Потом, в городе был сильный ураган, что падали деревья. И мне почему-то захотелось услышать её.
— Привет. Я ждал, что ты сама позвонишь узнать, не упало ли на меня дерево после того урагана… Но не дождался, и поэтому решил набрать тебе сам.

Она долго смеялась этому. Она по-прежнему была моя.
Я же, по-прежнему, блудил. Но это тоже рано или поздно надоедает. И вот, я решил вернуться. И однажды вечером позвонил ей… Как оказалось, не вовремя — через минуту в груди, будто бы прошлись бензопилой…
Не снять трубку она не смогла, и я услышал приглушенную музыку и заспанный, недовольный голос мужчины.
— Да, привет…
— Ты можешь сейчас говорить?
— Нет. Я тебе сама перезвоню.
Впервые, за многие месяцы она не перезвонила. Ни в этот вечер, ни в следующий… Конечно, я всё понял. Не перезванивал, и не доставал расспросами. Я знал её. Она уже не уйдет от него, и тем более, не будет ему изменять.
У тебя может быть много женщин. Но навсегда запомнишь ты только одну-двух из них. Тех, которые были тебе верны. Но поймешь ты это только тогда, когда они от тебя уйдут.

Это только мужчины возвращаются.
Женщины уходят навсегда.

 

Сначала она высыпала свой бисерный смех в круглую жестяную баночку из-под кинопленки и выслала почтой на деревню дедушке.

Потом сгребла в охапку душистые разноцветные сны и подарила одному хорошему человеку прямо на улице.

Затем пошла на вокзал, сняла ячейку в камере хранения и оставила в ней до лучших времен свое желание в хрустящем пакете, перевязанном ленточкой.

Настроения, которых был полон шкаф, сложила в сундук, аккуратно пересыпав нафталином, и оставила себе только одно, самое серое, дорожное.

Настал черед привычек: каждая из них была помещена в стеклянный флакон с притертой пробкой, флаконы выставлены в кофр, изнутри обитый бархатом, а кофр забыт в парикмахерской.

Она съела свою улыбку за завтраком, посыпав корицей, между ложкой творога и сдобной булочкой.

Нерожденные поцелуи раскрошила из окна голубям.

Она села за компьютер, заархивировала свой задорный смех и отправила кому-то по почте. После чего выключила компьютер и в потухшем экране оставила свою тихую улыбку.

Она достала из холодильника кубик льда, вдохнула в него всю свою нежность и бросила в микроволновку.

Свое легкое яблочное дыхание выпустила в воздушный шар и долго-долго смотрела, как он тает в вечернем небе.

Потом присела на дорожку, молча, сонно, равнодушно. Закрыла глаза, вспыхнула белым и исчезла…

(с)А.Ривелотэ

 

Екатерина Султанова
Делать Ее своей:

Коротким взглядом обрисовать желанье и разом пресечь попытки моих намерений избежать. Медленно подойти, тонкость запястий в руки и зА спину, вплотную придвинуться, подбородок как можно ближе и, по возможности, не дышать. Блуждать глазами голодными по дьявольски привлекательным выточкам, наслаждаться испугом и замершим в ожиданье ласки вычерченным лицом, вдыхать ее, настойчивым языком раскрывая губы, съедать остатки сомнений нетерпящим отлагательств властным горячим ртом. Назад запрокинуть голову, отведать тонкую шею, уши, заманчивые ключицы, нетерпеливо стянуть на пОл. Она чуть заметно сопротивляется, слабо ругается, часто дышит, хочет, но закрывается, вцепляясь белыми кистями в мятый льняной подол. Улыбкой отметить ее старанья, погладить лопатки, оставить чулки, стащить кружевные тряпки и допотопное платье с плеч. Найти ладонью чуть ассиметричную грудь и лечь на нее скорее, не в силах сдержаться – лечь! Врасти в нее бедрами, двигаться сбивчивым тактом, сумбурным ритмом, мерить Ею углы, огибать исступленной спинкой резные диваны и стулья, роскошные кресла. В наручники и швырнуть на кровать, пальцами правой - в волосы, левой – внутрь, туда, где давно уже влажно ждут – им здесь самое место. Она изовьется петлей, глубоко задышит: змеится, шипит, ненавидит, невероятно щедра на густые проклятья. Выждать слегка, продолжать: впивается в плечи, хватает воздух, натягивается струной, скулит и вздымается, выливается, исступленно комкая платье..

Сделать Ее своей..
А после трогать кончиком языка, касаться, будить в ней остатки львицы, воюющей с жаждой страсти самозабвенно, рьяно. Смеяться, лениво отбросив груду демонстративных пощечин, прижать к себе, бедра по разным углам, опрокинуть на фортепьяно..

И вновь делать Ее своей..

 

Так всегда происходит, когда он пытается выйти на связь. Тугой и жесткий ремень, склеенный из хаотичных мыслей, затягивает мою голову. Медленно сжимает виски: лица, картинки, целые фразы проносятся в бешеном ритме. Я словно внутри этой воронки, но в тоже время - поодаль, наблюдаю за динамикой вращений цветного «непонятно чего». Озноб. Тело начинает дрожать изнутри, каждый орган будто бы трясется отдельно, с определенной силой и частотой. Я чувствую сердце, чувствую печень, всё чувствую.
Кровь хлынула к щекам, вены пульсируют и рвутся наружу. На пике уже «знакомой» лихорадки я беру пачку сигарет и ухожу на балкон. Кутаясь в старый поношенный свитер, удобно устраиваюсь в кресле. Жду. Обычно курю одну за другой до тех пор, пока не начну потихоньку вырывать нужные предложения из несвязного потока, бурлящего в моей голове. Бормочу вслух каждый мало-мальски похожий на человеческое слово звук, чтобы побольше запомнить. Это может длиться часами. Так проявляются пророчества, или в моем случае – задания. Именно задания. Как я пришла к методу «табачной системы»? В детстве я натурально с ума сходила, пока наконец не нашла своё. У всех разные способы: кошки, карты, видения, голоса, сны, всё что угодно. Мне удобно так. Так мне не больно.
Хранитель выбрал роль за меня. Я предпочитаю называть это – миссией, так как это единственное, во, что я еще в состоянии внести хоть толику помпезности. А когда я ощущаю, пусть и нарочитую важность чего-либо, работаю гораздо качественней. Нет, скорее воодушевлённей, искренней. Мне так удобно. Так мне не больно. Поначалу.

//из Гл. II, «Самир. Очерк об одной душе»/Fon Kromendorf.

 

«Люблю ли я тебя? Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Любишь ли ты меня? Для тебя, должно быть, это странный вопрос — конечно любишь. Но любишь ли ты меня? Любишь ли ты так, чтоб это мной постоянно чувствовалось? Нет. Я уже говорил Осе. У тебя не любовь ко мне, у тебя — вообще ко всему любовь. Занимаю в ней место и я (может быть даже большое) но если я кончаюсь, то я вынимаюсь, как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем остальным. Плохо это? Нет, тебе это хорошо, я б хотел так любить».

 

Она сверху. Ты смотришь на ее грудь и перестаешь соображать. Да и не нужно тебе сейчас соображать. Изрядно вспотев, она быстро и грациозно двигается на твоей палке, будто бы не обращая внимания на тебя. Закидывает голову назад, хватает себя за волосы, стонет, вскрикивает. Ее глаза постоянно закрыты. Только уперевшись рукой в твою волосатую грудь, она дает тебе понять, что ты тут. И то, что она тоже понимает это.

Этот секс без слов, без имен и без ненужных нежностей по-своему хорош. Неважно, что ты не знаком с человеком. Вы ведь уже в постели. А значит, ментально смогли найти коннект. Там где вы встретились было много людей и, скорее всего, очень шумно, но ведь как-то пересеклись. Взглядом. Жестом. Если разобраться, это фантастическая ситуация. Какими-то полутонами вы идентифицировали друг друга, как подходящего партнера…

А через каких-то полтора-два часа, вы уже в твоей кровати, жаритесь как в последний раз. И это неудивительно. Ведь, возможно, вы никогда и не увидитесь больше. И тебе не интересно, какая у нее история. Изменяет ли она с тобой своему мужу или парню, который в армии; нравится ли ей твой вкус в одежде и дизайне квартиры. И ей также - фиолетово на все твои мысли, достижения и на твою жизнь в целом.

Она соскакивает с тебя, неосторожно, причиняя боль твоему члену. Небольшую, но все же. Ты прощаешь. Что взять с малознакомого человека, пусть вы сейчас ближе друг другу, чем кто-бы то ни было? Хотя, почему бы и не наказать ее? Это очень горячая дамочка. И наверняка, она любит всякие такие утонченно-извращенные вещи. Ты хватаешь ее за загривок. Шлепок по заднице. Входишь сзади. Она выгибается и сладко стонет…

16-17 хороших резких толчков. Тебе требуется передохнуть. В боку закололо. Кайф кайфом, но это спорт. Только ты собираешься перевести дух, как она просит не останавливаться. И ты не можешь остановиться. Нельзя быть таким мудаком, который обламывает человека, доверившего тебе свое тело. Просто нельзя. И ты продолжаешь толкать свою письку в ее приятную щель. Да, приятную.

Спустя какое-то время открывается второе дыхание. Ты чувствуешь легкость, энтузиазм и отмечаешь, что мысли не просто появились, а побежали с солидной скоростью. Ты начинаешь фантазировать насчет ее имени. Какое имя тебя всегда заводило? Натали? Алина? Николь? Она может стать для тебя любой. И ты наверняка для нее уже Брэд или Саша или кто-там еще…

А когда весь этот самый честный в мире процесс подходит к концу, вы кончаете. Тут уж каждый сам за себя. Она, вроде бы сподобилась, но непонятно. Прикусила пальчик, глубоко дышит. Ты брызнул ей на животик… Белые капли на бронзовой коже - красиво.

И все. Магия кончилась. Коннект проходит. Она уедет через час, два максимум. Ты поставишь галочку в воображаемом блокноте. Все счастливы. Все честно. Sex - connecting people.

 

Залатанная.

Он однажды всё таки найдётся. Улыбающийся такой. Уставший. Придёт и скажет:
- Ну привет, что ли! Давай меняться!
- Чем меняться то? - спросишь, а он в ответ:
- Как чем? Сердцами, конечно!

И ты, обрадованная, хвать правой рукой за левую грудь, пошаришь в поисках, а потом осознаешь, что нечего ему отдавать... ноги подкосятся, уставишься на него очумелыми глазами и начнёшь рассказывать, как раздарила всем по щедрому ошмётку сердечка своего, что даже не как алкашка выпила бутылку дорогущего коньяка, а как городская сумасшедшая, расплескала его без всякой пользы, без всякой жалости. Расскажешь, что в каждом встречном искала его и верила, что это и есть ОН...

Расскажешь как верила всем глазам и всем услышанным словам, да только быстро приходила в себя. Или не очень быстро, но приходила.
Расскажешь ему как умела красиво прощаться, вызывающе покачивая бёдрами уходить в ночь походкой победительницы и как потом скулила истошно там, за закрытой дверью побитой собакой.
Расскажешь, как верила. Всегда верила. Хотя бы в то, что завтра настанет новый день верила. И потому, отскулив положенное, брала саму себя за шкирку и тащила в ванну как обосравшегося котёнка, брызгала холодной водой в лицо, а то и всю целиком запихивала себя в воду и не выпускала до тех пор, пока заново не начинала улыбаться.
Этого никто никогда не видел. Никто не знал. Для всех всегда оставалась лёгкой, будто игрушечной. Будто давно уже была без сердца. А оно по кусочу отламывалось каждый раз, по капельке вытекало... незаметно так, будто кровь из порезанной вены в тёплую воду...
Он выслушает, убедится, что не врёшь, что правда дыра зияющая у тебя вместо сердца, вынет из груди своё, залатает дыру твою своим сердцем и спасёт.
От всего и от всех тебя спасёт.
И ты будешь ещё жить. Может быть даже долго ещё будешь жить. Но зная о том, что носишь в груди ЕГО сердце, что оно у вас одно на двоих, перестанешь быть шальной, а станешь осторожной.
Евалгелие От Меня.

 

Что видишь ты в Нём?
Способна ли ты воспринять все его страхи и растворить собой? Или отвернёшься в момент его отстранения и направишь на него вину? Потому что этот момент обязательно наступит. Будешь ли ты искать то, что спрятано в его глубине или обратишься к тому, что легко доступно в других? Потому что алмазы не лежат на поверхности...

Готова ли ты разделить с ним свою свободу, или она вытесняет всех, кто становится рядом? Ведь идеи о свободе коварны, и заставляют тебя прикрывать ею твой страх близости и единения? Сможешь ли ты смотреть на его эго без всякого суждения и защиты? Потому что будет момент, когда оно будет сжирать тебя и давить твои импульсы...
Способна ли ты, вытирая по нему слёзы, не наказывать его за всю ту боль, которую он тебе причинит? Потому что это обязательно произойдет, осознанно или нет, он всковырнёт твои самые глубокие раны. И сможешь ли ты не наказывать себя за ту боль, которую причинишь ему?

Осмелишься ли отбросить все свои уловки и манипуляции, чтобы удержать его рядом с собой, когда он захочет уйти? Осмелишься ли любить, а не мстить за все пули, которые попали в тебя от мужчин, твоих отцов, братьев, дедов, знакомых и незнакомых?
Останешься ли с ним в трудную минуту, не задаваясь вопросом зачем ты это делаешь? Будешь ли любить его так, как подсказывает тебе твоё сердце, а не так, как гласит правило из Библии, Вед, Корана или других источников? Будет ли твоя Любовь настолько непоколебимой, чтобы объединить это воедино? Хватит ли тебе терпения, чтобы дождаться его возвращения Домой, возможно не через одну жизнь? Не поддашься ли соблазну променять его на сиюминутные радости в отношениях, обвиняя его в том, что он не пришёл раньше?

Будешь ли ты верна ему не из идеи "правильности", а из своего Существа? Останешься ли с ним, если всё, что держит вас вместе, в момент оборвется? Не из привычки, не из чувства долга, но из свободного выбора. Потому что ты обязательно рано или поздно встанешь перед выбором. И ты почувствуешь, что критериев, на которые можно опереться, чтобы сделать правильный шаг, не осталось ни внутри тебя, ни снаружи. Сможешь ли стать настолько смелой, чтобы позволить ему проявить всё твоё уродство и неидеальность, и по-прежнему продолжать любить тебя? Потому что у него получится это, только если ты решишься и позволишь ему любить даже твоё уродство...

Тех, кто решается на бытие вместе, а не на связь - единицы во всём мире. Для этого требуется больше смелости, чем нам кажется. Любовь - это ни какие не сопли-слюни. Это не "как я скучал/-а" и не "я счастлив/-а только с тобой". Это не следование правилам "ведической жены". Потому что ваше Существо рано или поздно восстанет против любых правил из внешних источников и разрушит отношения, построенные на этом фундаменте. Никакая информация о том, как правильно любить своего мужчину ничего общего не имеет с настоящей Любовью...

Любовь - не свод законов... Это не то, как выглядят отношения с виду, это не "идеальная пара". Это внутренняя отвага, такая, которую мы не познаем ни в чём другом. Духовная отвага. Это бытие вместе, когда вас не связывает ничто, кроме сделанного выбора.
И это далеко не так просто, как это звучит...

Александра Мур

 

Сегодня 22 июня, день начала Великой Отечественной войны...

***
— Не сдали мы крепость, — тихо сказал старшина. — Не сдали.

— Не сдали, — подтвердил Плужников. — И не сдам.

Через час старшина Семишный умер. Умер, не сказав больше ни единого слова, и Плужников еще долго сидел рядом, думая, что он жив, а он уже был мертвым.

Он снял со старшины знамя, разделся до пояса и обмотал знамя вокруг себя. Холодный шелк вскоре согрелся, и он все время чувствовал его особую, волнующую теплоту. Все время — и когда хоронил Семишного, и потом, когда лежал на его постели, укрывшись всеми бушлатами.

Он лежал и спокойно думал, что ничего уже не боится — ни немцев, ни смерти, ни холода. Он уже не ощущал своего «я», он ощущал нечто большее: свою личность. Свою личность, ставшую звеном между прошлым и будущим его родины, частица которой грела его грудь благородным шелком знамени. И спокойно сознавал, что никому и никогда не будет важно, как именно звали эту личность, где и как она жила, кого любила и как погибала. Важным было одно: важным было, чтобы звено, связывающее прошлое и будущее в единую цепь времени, было прочным. И твердо знал, что звено это — прочно и вечно.

А поверху мела метель. Белым ковром укрывала землянки и тропы, заносила притихшие деревни и пепелища, металась по пустым улицам обезлюдевших городов.

Но уже горели партизанские костры, и на их свет, укрываясь метелью, пробирались те, кто не считал себя побежденным, как не считал себя побежденным он. И немцы жались к домам и дорогам, страшась темноты, метели и этого непонятного народа.

Еще не было Хатыни и еще не погиб в Белоруссии каждый четвертый. Но этот каждый четвертый уже стрелял. Стрелял, и эта земля становилась для фашистской армии адом. И преддверием этого ада была Брестская крепость.

Метель мела от Бреста до Москвы. Мела, заметая немецкие трупы и подбитую технику. И другие лейтенанты поднимали в атаку роты и, ломая врага, вели их на запад. К нему, к непокоренному сыну непокоренной Родины…
****
Ранним апрельским утром бывший скрипач и бывший человек Рувим Свицкий, низко склонив голову, быстро шел по грязной, разъезженной колесами и гусеницами обочине дороги. Навстречу сплошным потоком двигались немецкие машины, и веселое солнце играло в ветровых стеклах.

Но Свицкий не видел этого солнца. Он не смел поднять глаз, потому что на спине и груди его тускло, желтела шестиконечная звезда: знак, что любой встречный может ударить его, обругать, а то и пристрелить на краю переполненного водой кювета. Звезда эта горела на нем, как проклятье, давила, как смертная тяжесть, и глаза скрипача давно потухли, несуразно длинные руки покорно висели по швам, а сутулая спина ссутулилась еще больше, каждую секунду ожидая удара, тычка или пули.

Теперь он жил в гетто вместе с тысячами других евреев и уже не играл на скрипке, а пилил дрова в лагере для военнопленных. Тонкие пальцы его огрубели, руки стали дрожать, и музыка давно уже отзвучала в его душе. Он каждое утро торопливо бежал на работу, и каждый вечер торопливо спешил назад.

Рядом резко затормозила машина. Его большие чуткие уши безошибочно определили, что машина была легковой, но он не смотрел на нее. Смотреть было запрещено, слушать — тоже, и поэтому он продолжал идти, продолжал месить грязь разбитыми башмаками.

— Юде!

Он послушно повернулся, сдернул с головы шапку и сдвинул каблуки. Из открытой дверцы машины высунулся немецкий майор.

— Говоришь по-русски?

— Так точно, господин майор.

— Садись.

Свицкий покорно сел на краешек заднего сиденья. Здесь уже сидел кто-то: Свицкий не решался посмотреть, но уголком глаза определил, что это — генерал, и сжался, стараясь занять как можно меньше места.

Ехали быстро. Свицкий не поднимал головы, глядя в пол, но все же уловил, что машина свернула на Каштановую улицу, и понял, что его везут в крепость. И почему-то испугался еще больше, хотя больше пугаться было, казалось, уже невозможно. Испугался, съежился и не шевельнулся даже тогда, когда машина остановилась.

— Выходи!

Свицкий поспешно вылез. Черный генеральский «хорьх» стоял среди развалин. В этих развалинах он успел разглядеть дыру, ведущую вниз, немецких солдат, оцепивших эту дыру, и два накрытых накидками тела, лежащие поодаль. Из-под накидок торчали грубые немецкие сапоги. А еще дальше — за этими развалинами, за оцеплением за телами убитых — женщины разбирали кирпич; охрана, позабыв о них, смотрела сейчас сюда, на черный «хорьх».

Прозвучала команда, солдаты вытянулись, и молодой лейтенант подошел к генералу с рапортом. Он докладывал громко, и из доклада Свицкий понял, что внизу, в подземелье, находится русский солдат: утром он застрелил двух патрульных, но погоне удалось загнать его в каземат, из которого нет второго выхода. Генерал принял рапорт, что-то тихо сказал майору.

— Юде!

Свицкий сдернул шапку. Он уже понял, что от него требуется.

— Там, в подвале, сидит русский фанатик. Спустишься и уговоришь его добровольно сложить оружие. Если останешься с ним — вас сожгут огнеметами, если выйдешь без него — будешь расстрелян. Дайте ему фонарь.

Оступаясь и падая, Свицкий медленно спускался во тьму по кирпичной осыпи. Свет постепенно мерк, но вскоре осыпь кончилась: начался заваленный кирпичом коридор. Свицкий зажег фонарь, и тотчас из темноты раздался глухой голос:

— Стой! Стреляю!

— Не стреляйте! — закричал Свицкий, остановившись. — Я — не немец! Пожалуйста, не стреляйте! Они послали меня!

— Освети лицо.

Свицкий покорно повернул фонарь, моргая подслеповатыми глазами в ярком луче.

— Иди прямо. Свети только под ноги.

— Не стреляйте, — умоляюще говорил Свицкий, медленно пробираясь по коридору. — Они послали сказать, чтобы вы выходили. Они сожгут вас огнем, а меня расстреляют, если вы откажетесь…

Он замолчал, вдруг ясно ощутив тяжелое дыхание где-то совсем рядом.

— Погаси фонарь.

Свицкий нащупал кнопку. Свет погас, густая тьма обступила его со всех сторон.

— Кто ты?

— Кто я? Я — еврей.

— Переводчик?

— Какая разница? — тяжело вздохнул Свицкий. — Какая разница, кто я? Я забыл, что я — еврей, но мне напомнили об этом. И теперь я — еврей. Я — просто еврей, и только. И они сожгут вас огнем, а меня расстреляют.

— Они загнали меня в ловушку, — с горечью сказал голос. — Я стал плохо видеть на свету, и они загнали меня в ловушку.

— Их много.

— У меня все равно нет патронов. Где наши? Ты что-нибудь слышал, где наши?

— Понимаете, ходят слухи. — Свицкий понизил голос до шепота. — Ходят хорошие слухи, что германцев разбили под Москвой. Очень сильно разбили.

— А Москва наша? Немцы не брали Москву?

— Нет, нет, что вы! Это я знаю совершенно точно. Их разбили под Москвой. Под Москвой, понимаете?

В темноте неожиданно рассмеялись. Смех был хриплым и торжествующим, и Свицкому стало не по себе от этого смеха.

— Теперь я могу выйти. Теперь я должен выйти и в последний раз посмотреть им в глаза. Помоги мне, товарищ.

— Товарищ! — Странный, булькающий звук вырвался из горла Свицкого. — Вы сказали — товарищ?.. Боже мой, я думал, что никогда уже не услышу этого слова!

— Помоги мне. У меня что-то с ногами. Они плохо слушаются. Я обопрусь на твое плечо.

Костлявая рука сжала плечо скрипача, и Свицкий ощутил на щеке частое прерывистое дыхание.

— Пойдем. Не зажигай свет: я вижу в темноте. Они медленно шли по коридору. По дыханию Свицкий понимал, что каждый шаг давался неизвестному с мучительным трудом.

— Скажешь нашим… — тихо сказал неизвестный. — Скажешь нашим, когда они вернутся, что я спрятал… — Он вдруг замолчал. — Нет, ты скажешь им, что крепости я не сдал. Пусть ищут. Пусть как следует ищут во всех казематах. Крепость не пала. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я — последняя ее капля… какое сегодня число?

— Двенадцатое апреля.

— Двадцать лет. — Неизвестный усмехнулся. — А я просчитался на целых семь дней…

— Какие двадцать лет?

Неизвестный не ответил, и весь путь наверх они проделали молча. С трудом поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь неизвестный отпустил плечо Свицкого, выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.

У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.

И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.

— Назовите ваше звание и фамилию, — перевел Свицкий.

— Я — русский солдат.

Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел ответ, и генерал снова что-то спросил.

— Господин генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию…

Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам.

Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:

— Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?

Это были последние его слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.

Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.

Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.

И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.

А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.

Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.

А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел.

Возле машины.

Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ.
****
На крайнем западе нашей страны стоит Брестская крепость. Совсем недалеко от Москвы: меньше суток идет поезд. И не только туристы — все, кто едет за рубеж или возвращается на родину, обязательно приходят в крепость.

Здесь громко не говорят: слишком оглушающими были дни сорок первого года и слишком многое помнят эти камни. Сдержанные экскурсоводы сопровождают группы по местам боев, и вы можете спуститься в подвалы 333-го полка, прикоснуться к оплавленным огнеметами кирпичам, пройти к Тереспольским и Холмским воротам или молча постоять под сводами бывшего костела.

Не спешите. Вспомните. И поклонитесь. А в музее вам покажут оружие, которое когда-то стреляло, и солдатские башмаки, которые кто-то торопливо зашнуровывал ранним утром 22 июня. Вам покажут личные вещи защитников и расскажут, как сходили с ума от жажды, отдавая воду детям и пулеметам. И вы непременно остановитесь возле знамени — единственного знамени, которое пока нашли. Но знамена ищут. Ищут, потому что крепость не сдалась, и немцы не захватили здесь ни одного боевого стяга.

Крепость не пала. Крепость истекла кровью. Историки не любят легенд, но вам непременно расскажут о неизвестном защитнике, которого немцам удалось взять только на десятом месяце войны. На десятом, в апреле 1942 года. Почти год сражался этот человек. Год боев в неизвестности, без соседей слева и справа, без приказов и тылов, без смены и писем из дома. Время не донесло ни его имени, ни звания, но мы знаем, что это был русский солдат.

Много, очень много экспонатов хранит музей крепости. Эти экспонаты не умещаются на стендах и в экспозициях: большая часть их лежит в запасниках. И если вам удастся заглянуть в эти запасники, вы увидите маленький деревянный протез с остатком женской туфельки. Его нашли в воронке недалеко от ограды Белого дворца — так называли защитники крепости здание инженерного управления.

Каждый год 22 июня Брестская крепость торжественно и печально отмечает начало войны. Приезжают уцелевшие защитники, возлагаются венки, замирает почетный караул.

Каждый год 22 июня самым ранним поездом приезжает в Брест старая женщина. Она не спешит уходить с шумного вокзала и ни разу не была в крепости. Она выходит на площадь, где у входа в вокзал висит мраморная плита:

С 22 ИЮНЯ ПО 2-Е ИЮЛЯ 1941 ГОДА

ПОД РУКОВОДСТВОМ ЛЕЙТЕНАНТА НИКОЛАЯ (фамилия неизвестна)

И СТАРШИНЫ ПАВЛА БАСНЕВА

ВОЕННОСЛУЖАЩИЕ И ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ ГЕРОИЧЕСКИ ОБОРОНЯЛИ ВОКЗАЛ.

Целый день старая женщина читает эту надпись. Стоит возле нее, точно в почетном карауле. Уходит. Приносит цветы. И снова стоит, и снова читает. Читает одно имя. Семь букв: «НИКОЛАЙ».

Шумный вокзал живет привычной жизнью. Приходят и уходят поезда, дикторы объявляют, что люди не должны забывать билеты, гремит музыка, смеются люди. И возле мраморной доски тихо стоит старая женщина.

Не надо ей ничего объяснять: не так уж важно, где лежат наши сыновья. Важно только то, за что они погибли.

Борис Васильев "В списках не значился"(отрывок)

 

я никого не прошу соглашаться или спорить со мной. я просто скажу то, что думаю. скажу то, что

считаю нужным.
и не важно, что я еще молод, и не важно, что мой голос неузнаваем и вовсе простужен.

вот я всегда говорю, что на любую вещь можно посмотреть с разных сторон.
возьмем даже разочарование. казалось бы, что может быть в нем хорошего?
вот, ты наслушался всяких историй о том, что любви нет, что люди лживы, непостоянны и ценичны.
и ты думаешь: "какого черта?! мне все это время врали, использовали меня.." а потом, как бы

добавляешь: "но ведь и я делал тоже самое.. ведь и я предавал, лгал, использовал. может, это

все было по мелочи, может ради кого-то, ради чьего-то благополучия.."

но ведь нет лжи во имя добра. ложь всегда используется в корыстных целях. либо для того, чтобы

потешить свое самолюбие.

и ты грузишься всей этой чепухой, убавляя музыку в плеере и ложась чуть повыше на подушку.

а в этот момент раз, и приходит сообщение с присловутым, но до мурашек приятным текстом:

"люблю. доброй ночи". от нее.
или: "ну что, когда уже, наконец, увидимся, дружище?
или третий вариант, самый забавный: "ты почему не спишь?" доносящееся из соседней комнаты от

мамы.

и тут ты разочаровываешься. разочаровываешься в той теории, что все люди лживы, непостоянны и

ценичны. не все. и ты тоже. не все.
какое приятное чувство..