Дорога в счастье, рассказик

Здравствуйте!
Написал рассказик, возникла проблема где его разместить. К огромному моему сожалению очень многие форумы по фемдому затухли и просто умерли. Попробую разместить здесь.
Рассказик из нескольких частей, еще не закончен, буду выкладывать по частям.


Учительница математики
Когда я перешел в 10-й, наш класс расформировали из-за малочисленности и разбавили нами другие, в результате этого у меня сменился учитель математики.
Для меня это событие ничего хорошего не предвещало, т.к. и в алгебре и геометрии я был очень и очень слаб.
Предыдущий учитель благосклонно ко мне относилась и что говорится, тянула меня «за уши».
Новый преподаватель не стала придерживаться такой же политики в отношении моей персоны.
Она вообще не позволяла себе какого то особого - человечного отношения к ученикам.
Или ученик любит, учит и ценит ее предметы, и она его гоняет «по полной» если же у ученика нет особой тяги к изучению, а равно как способностей или тем более желания, то Жанна Ивановна не настаивала, а ставила фиктивную 3-ку в четверти и соответственно по итогам года.
Со мной она не стала миндальничать и сразу стала бить меня двойками, никогда она не сомневалась на счет того какую оценку мне поставить и не когда не предложила руку помощи. Она сразу же решила что я лентяй и законченный оболтус.
В первой четверти у меня вырисовывалась жирная двойка и никаких сомнений в том что она мне ее поставит у меня не было, а равно она не давала мне каким то образом исправить положение.
Жанна Ивановна Либерман, так ее звали, женщина лет 40-45, очень жесткая и властная особа.
Всегда аккуратно с иголочки одета.
Ее нельзя было назвать красавицей, но то что она была очень привлекательная и сексуальная женщина – это неоспоримый факт!
Даже я, тогда еще в свой период полового созревания, понимал это.
Длинные светлые волосы, аккуратно скручены в бутон и зашпилены сзади, или уложены в конский хвост.
Правильные черты лица, перламутровая, нежная, полупрозрачная кожа.
Явно видно не было, но складывалось впечатление, что когда то в детстве она перенесла какое то заболевание типа оспы или другое, с годами кожа восстановилась, но еле еле заметный намек в виде микронеровностей, все же остался.
Хотя намек этот совсем ее не портил, а напротив, придавал какой то особенный шарм!
Глаза очень выразительные и жесткие, иногда насмешливые.
Руки очень красивые, правильной безупречной формы длинные пальцы, всегда ухоженные длинные ногти, дорогой качественный лак.
Обувь всегда была новая, дорогая и на мой взгляд очень сексуальная.
Зимой и в межсезонье она носила высокие черные сапоги с острым носком на шпильке.
Летом босоножки с открытым носком, так же на шпильке.
В школе она переодевала обувь и всегда была в максимально открытых туфлях.
Туфельки эти я запомнил на всю свою жизнь - каблучок- короткая шпилька, открытый носок и пятка, кожаный хлястик, очерчивает пятку и защелкивается замочком, вокруг щиколотки.
Ноги у Жанны Ивановны были просто божественные, чуть полные с широкой стопой, крупные правильной формы пятки, длинные безупречной формы пальцы, ухоженные ногти. Когда я смотрел на ее ноги, на меня накатывала волна возбуждения.
На тот момент моей жизни у меня еще не разу не было женщины и самые сексуальные мои мечты были связаны с ногами моей учительницы. Вечерами я дрочил, представляя как стою перед этой богиней на коленях, разуваю или обуваю ее, нюхаю и целую ее стопы.
Мне хотелось подчиняться ей, служить ей, быть ей полезным.
Но что я мог тогда сделать?

Шанс который я упустил.
Как то после урока Жанна Ивановна попросила меня остаться.
У нас был такой порядок – после последнего урока один из учеников оставался и убирал класс – собирал мусор, поднимал стулья, подметал и мыл полы.
Дежурить, таким образом, никто не любил и желающих, прямо скажем, не было никогда, а заставить старшеклассников не так то и легко, всегда были отговорки типа: Я не могу, мне надо куда то там еще, меня ждут там то и там то и т.д.и т.п.
Так вот, все разбежались, а я по требованию учительницы, остался.
Жанна Ивановна сидела за столом и заполняла журнал, а я стоял и думал, зачем меня оставили..
На уроке учительница несколько раз перехватывала мой взгляд, т.е. она четко понимала, что я постоянно пялюсь на ее ноги.
Уж не об этом ли она хочет со мной поговорить подумал я и почувствовал что меня прошибает пот.
Жанна Ивановна оторвалась от журнала и спросила
- Ну что Клочков, 3-ку в четверти хочешь!?
И улыбнулась, смотрела мне в глаза.
Пока я собирался, как мне ответить, она продолжила
-Тогда слушай, что тебе надо делать, что бы ее получить:
Я не питаю иллюзий, что ты вдруг не с того не с сего, начнешь понимать о чем я говорю на своих уроках, да и тебе не понадобится это в жизни, я прекрасно это понимаю и поэтому даже не парюсь в отношении твоей персоны и моего предмета.
Но 3-ку надо заслужить!
В общем, каждый раз, когда твой класс у меня последний, ты без напоминания тихонечко остаешься и наводишь тут порядок.
Если все понятно, и ты согласен, то приступай!
Спасибо, Жанна Ивановна! Конечно, мне понятно! Спасибо!
И я приступил.
Класс был большой и просторный - три ряда парт со стульями, подиум на котором возвышался учительский стол, школьная доска, на подиум вела лесенка – три ступеньки, с лева от доски дверь в маленькую комнатку, там учительница переодевалась, переобуваясь и хранила личные вещи.
Я поднял стулья, выровнял парты, подмел, принес ведро воды и собрался мыть пол.
Жанна Ивановна увидев, что я взялся за швабру, окликнула меня по фамилии
- Закрой дверь на швабру, что бы никто не шастал, и начинай мыть пол тряпкой!
Шваброй пол качественно не вымоешь, халтура мне не нужна!
Я подчинился и уже почти вымыл весь пол, перемещаясь на корточках, когда Жанна Ивановна цокая по полу каблучками, спустилась с подиума посмотреть на мою работу. Она подошла ко мне вплотную, так что мои глаза оказались на уровне ее колен, и стала смотреть как я мою.
- Сначала, мой сырой тряпкой и лей побольше воды, а потом вытирай сухой.!
Не халтурь!
Увидев на полу пятно, она подозвала меня и заставила его тереть пока оно не исчезло, так она перемещалась от одного места на другое и все время подзывала меня к себе и указывала на загрязнения.
Получалось, что я всегда тер пол склонясь у ее ног.
Мне нравилось это, мне казалось, что это очень унизительно находится в самом низу, у ног этой женщины, и выполнять ее указания, я был очень возбужден!
- Поломойка, я к директору на 5 минут, а ты домывай пол и зайди пожалуйста в мою комнату, там тоже помой и еще там стоят мои сапоги, протри их влажной тряпкой!
Только не мочи сильно! Понял!?
- Да Жанна Ивановна, конечно…
Учительница вышла из класса, а я домыл пол и пошел в ее комнату, протер пол, взял ее сапоги и стал протирать их тряпкой.
Я трепетал, такого возбуждения у меня еще никогда не было!
Я расстегнул молнию и стал нюхать сапоги внутри!
О боже!
Как они пахли! Запах натуральной кожи и пота ног этой сексуальной женщины сводил с ума!
Я представлял, как надеваю эти сапоги на ноги этой богини и чуть ли не кончал от возбуждения. Я полез в карман, что бы поправить набухший до предела и готовый в любой момент излиться член, как услышал голос Жанны Ивановны Либерман
- А кто разрешал!?
Совершенно идиотская ситуация, я стою, держу сапог в одной руке, нюхаю его, другая рука в кармане, поправляет член и грозная учительница скрестив руки на груди, в дверях.
Я покраснел как рак, что-то пробормотал, поставил сапог на пол и бочком протиснулся между Жанной Ивановной и дверью выбежал из кабинета.
Следующие 2 урока по математике я прогулял, потом заболел, а потом я получил дневник и в оценках за четверть с удивлением обнаружил 3-ки и по геометрии и по алгебре.
Я собрался с духом и зашел после к уроков к математичке, стал просить прощения и объяснять, что сам не знаю как такое произошло.
Жанна Ивановна меня внимательно выслушала глядя мне в глаза и сказала что бы я не переживал по этому поводу, что подобное поведение совершенно нормально для мальчиков в моем возрасте и что она не сердится на меня.
Потом еще сказала что бы я не забывал про уборку и про наш договор, если конечно меня устраивает 3-ка в году.
Больше никаких эксцессов у нас не было!

Прошло 20 лет.
Все меняется.
Я закончил школу и не видел больше Либерман.
После школы, институт, работа….
Потом перестройка вошла в свою окончательную фазу, СССР рухнул, все перемешалось и стало непонятно, где свои а где чужие.
Прошло 20 лет
Жизнь круто изменилась, в нее уверенно ворвался интернет и прочие современные технологии.
Я занимался бизнесом и все, в общем то было очень даже не плохо.
Единственное что мне не хватало это женщины, которая была бы по своему положению выше меня, которая имела бы на меня влияние и давление, которая требовала бы моего безоговорочного подчинения.
Мне не хватало моей учительницы!
Семью я так и не создал, похожих на Либерман женщин больше не встречал.
Часто ловил себя на том, что для того что бы кончить, с женщиной которая перестала возбуждать, начинаю вспоминать ноги Жанны Ивановны, представлять как стоя перед ней на коленях вылизываю ей стопы или ее сапоги и дрочу под ее контролем – помогало почти моментально!
Я искал ее по соц. сетям, но не находил не единой зацепочки.
Ее не было не в одноклассниках, не в контакте, не в майле, ее не было нигде!
Интересно как она? Как она выглядит? Чем занимается? Перестроилась ли она? Осталась на плаву в этой жизни или не смогла и утонула, погибла в этом кошмаре?
Сейчас ей должно быть лет 60, а может чуть более. Не возраст для такой женщины!
Жаль что я не мог ее найти!

Продолжение следует

 

Добрый день! Прочитал ваш рассказ и вспомнил свои детские фантазии, перемешанные с реальностью моей школьной жизни. Я и в классе убирался после уроков, сам специально оставался, помогая учительнице. Всколыхнуло былое...

О моей реальной учительнице и некоторых эпизодах, дофантазированных мной на уроках...

Любимая учительница – эсэсовка!

О, если бы вы знали, как я люблю вас, мои прекрасные немецкие фрау и фройляйн, строгие, с четким немецким говором, пропитанные духом порядка и рационализма! Как я люблю вас, мои милые! Вас можно только слушаться! Вам можно только повиноваться! И только целовать ваши белые, красивые руки!

Я всегда хотел, чтобы она заставила
меня поцеловать себя между ног.
(учительнице).

Когда я учился в четвертом классе, каждый будний день, как и все дети моего возраста, я ходил в школу. И каждый будний день, идя в школу, я видел, как в школу шла она, моя учительница по русскому языку. Это была среднего роста женщина, совсем еще молодая, но на лице которой нелегкая жизнь уже успела оставить неизгладимый отпечаток печали. Строгий вид ее говорил о притязаниях на власть. И она имела эту власть над нами, учениками, с которыми она обращалась очень строго, даже можно сказать, жестоко!
Моя учительница была само изящество: тонкая, стройная, как тетива лука, губки накрашены, волосы аккуратно причесаны и собраны сзади вдоль головы; она никогда не смела появляться перед нами в неопрятном виде. В школу она всегда шла неторопливой походкой, высоко, с достоинством держа головку, приподняв подбородок. К тому же моя учительница была очень женственна и вместе с тем высоко образована, как истая петербуржская учительница! Одевалась она восхитительно дерзко для школы. Сверху у нее был строгий серый плащ в виде накидки или длинная норковая шубка черного цвета, а вниз она часто надевала строгое черное платье, чуть прикрывающее ее острые коленки. Она не стеснялась одевать в школу платье, которое имело декольте, дерзко обнажавшее ее мраморно-белую, чувственную грудь, и имеющее вызывающий вырез сзади, который обнажал ее спину, являя белоснежные лебединые лопатки. Тело у нее было белое, гладкое и сильное, как у настоящей пантеры. Ноги стройные, с молочно белой кожей; она носила тонкие прозрачные чулки черного или белого цвета. Черный цвет строгой одежды удивительно оттенял молочную белизну ее кожи и подчеркивал стройность и совершенство ее фигуры. Ее ноги от колен до щиколоток были подобны утонченно изваянным белым кувшинчикам, ликифам, к которым я всегда мечтал припасть и ласкаться. На ноги она обувала черные туфли или босоножки на высоких каблуках. В холодное время она носила черные кожаные сапоги с высоким подъемом, на шпильках. Эта обувь как нельзя лучше украшала ее сильные белые ноги.
Своим внешним видом, да и отношением к детям, моя учительница походила на молодую нацистскую фрау. Любовь к насилию светилась во всех ее чертах и даже в одежде. Глядя на нее, я постоянно думал: должно быть, с каким удовольствием она бы пытала меня, попадись я ей под руку в гестапо. Наверное, в пытках она превзошла бы даже советскую «золотую туфельку», прославившуюся тем, что та пытала мужчин, раздавливая своими острыми каблучками их промежности. Но, тем не менее, я любил эту женщину, безумно любил. Эти черные, зачесанные на пробор и заколотые сзади вдоль головы волосы, эти живые глаза, в которых безумным блеском сияла жажда власти, эти естественно накрашенные губы и тонко-подведенные черные брови. Стоило мне только увидеть ее и увидеть этот изумительный блеск в ее глазах, как я сходил с ума. Безумные мечты и фантазии будоражили мое воображение... Я уже мысленно представлял себе, как находился за колючей проволокой, и моя жизнь была полностью в ее власти. Умереть мне казалась чем-то естественным, как родиться, но умереть в ее руках — это доставило бы мне удовольствие; это была желанная смерть:
«В фантазии она явилась предо мной в черной нацистской форме, как злой дух, как черный ангел смерти! тонкая, как тетива, натянутая до предела совершенства, стройная, немного худощавая, с прямой спинкой, — она держала себя с восхитительным достоинством, являя верх напряженного изящества. Волевая и подвижная, как багера, она сводила меня с ума в своих движеньях быстрых. На головке у нее была черная пилотка, с белой каймой, из-под которой выглядывали ее темные волосы, собранные сзади головы в узел. Она имела открытое волевое лицо, которое светилось чувством превосходства собственной расы. Из-под ее черной, чуть выше красивых колен, шелковой юбки, виднелись стройные ноги, обтянутые тонкими белыми чулками. Ноги ее были обуты в кожаные, начищенные до блеска сапоги на высоких каблуках. А в руках она держала плеть... Ах! как мне хотелось склониться к ее ногам, к ее стройным, чуть напряженным ногам и поцеловать край тонкого черного шелка ее юбки. О! как я мечтал о близости с ней! И я решился, решился и подошел к ней, упал на колени, сложа руки перед собой в ладонях, и, как перед священным образом, стал молиться:
— Я вас люблю! Для меня было бы большой честью быть полностью преданным вам и служить вам во всем. И потому я прошу у вас позволения быть вашим личным слугой, поскольку на большее не могу рассчитывать.
Она с любопытством поглядела на меня. Потом размахнулась и слегка ударила меня плетью по лицу. Я стерпел боль и поклонился, лицом прижавшись к ее ногам, и стал их целовать, самозабвенно целовать, глотая пыль с ее сапог...
Видя мою покорность, она прижала жестко плеть мне к горлу и под подбородок задрала мне голову, так что моя голова задрожала от напряжения... О!.. я помню ее взгляд! холодный и надменный взгляд, перед которым, сжимаясь в трепете и страхе, каменело все!.. Мгновение она смотрела мне в глаза, в мои молящие глаза, в глаза невинного ребенка... Потом сказала:
— Ты мне нравишься!
И сердце отмерло мое. Пред нею стоя на коленях, в знак благодарности я поцеловал ее плеть, потом в священном трепете коснулся ее руки губами... худощавой женской руки, которая с силой сжимала страшный кнут моего позора... В то мгновенье я был готов, как верный пес, пред ней стоять на задних лапах, сжимая плеть зубами, и ждать... ждать, — чтоб наказала, жестоко наказала меня своей бестрепетной рукой...
Моя покорность понравилась ей, и она велела меня отвести вымыть и накормить.
Я был безумно влюблен в эту женщину, я готов был насмерть стоять за нее. Я уже мечтал, что разделю с ней ложе, и буду нежен и страстен с ней как никто другой на свете! И буду безумно любить ее! И она зацветет рядом со мной как благоухающая роза! Ведь не может же быть, что под этой черной нацистской формой не таилось доброго человеческого сердца, способного любить и глубоко переживать? Этого просто не могло быть! Надо было только раскрыть это сердце! Его надо было глубоко тронуть, — и тогда оно обязательно бы растаяло и расцвело как нежный весенний цветок. Ведь если в сердце человека встречаются пламя и лед, то сердце его обязательно начнет таять, и если у человека есть способность любить, — а я всей душой верил, что она способна любить, — то сила любви обязательно растопит холодные льды сознания!.. И я уже мчался в лес, залитый теплыми весенними лучами, чтоб нарвать для нее только что пробудившихся, белых подснежников…»
Но вдруг я очнулся и с легкой досадой подумал, что в действительности я бы никогда не подошел к ней. Это была всего лишь моя сладкая иллюзия — иллюзия превратить гордую немецкую фрау в весенний цветок!

Летом моя учительница часто ходила в белом, с напуском, платье, в черный цветочек, с юбкой наполовину ниже колен. Платье на ней было воздушное, из легкого трикотажа. Но на белых, незагорелых ногах ее, даже тогда были обуты черные туфли. И как в те летние дни мне хотелось упасть перед ней на колени, обхватить ее ноги вместе с платьем руками и страстно прижать к своей груди; ощутить ее ноги в своих объятиях и, уткнувшись носом к ней между ног, смяв ее платье, сказать: Простите меня! — и целовать ее белые руки и обнимать ее колени, ласкать и гладить их!.. Но я был маленьким и опять же не посмел бы этого сделать.

На уроках у моей любимой учительнице все сидели смирно, не смея шелохнуться, не смея дохнуть без ее воли. Руки у всех детей лежали аккуратно, одна на другой, на партах, и все напряженно тянули перед ней свои спины и головы, не смея расслабиться ни на секунду. Она же зорко, с вытянутой шеей, как кобра, поглядывала со своего учительского места за нами, не допуская ни малейшей шалости, и строго пресекала любое непослушание. Я же во время ее уроков то и делал, что только восхищенно любовался ею, а потому в конце года не смог сдать экзамен по русскому языку. Какой позор! На экзамене в тот момент, когда она строго объявила, что через пять минут начнет собирать работы, я еще и половины не написал. Я помню, как я безумно взволновался, запаниковал, даже сексуально возбудился, стал быстро что-то писать, но она подошла ко мне и холоднокровно забрала мою недоконченную работу. Это был провал...
После я стал умолять ее, чуть ли не на коленях упрашивая позаниматься со мной индивидуально, — чтоб наверняка сдать экзамен. Она не выдержала и согласилась. И вот в назначенный день, умирая от волнения, что я приду домой к моей любимой учительнице, я явился. Она радушно встретила меня, улыбнувшись. Она была к тому времени одинока, а потому появление в доме нового лица обрадовало ее. Я прошел в ее комнату, где каждая вещь аккуратно стояла на своем месте. Все было чисто, просто, со вкусом.
— Присаживайся, — вежливо предложила она, садясь в удобное кресло.
— Спасибо! — с этими словами я сел рядом с ней.
Мы занимались битых три часа. Я сидел рядом с ней, около ее письменного стола, и все время смотрел на нее, — мне просто нравилось любоваться ею: как она правильно и лаконично говорит, как она двигается, — я не мог оторвать своих глаз от нее! Мне так захотелось поблагодарить ее за заботу, но я не знал, как это сделать, как выразить свою благодарность! Потом, не вытерпев, я набрался мужества и в страхе нежно поцеловал ее белоснежную руку и испуганно, как будто совершил что-то ужасное, посмотрел ей в глаза. О боги! что я испытал в тот момент, какое удивительное блаженство! Мне показалось, что я совершил отважный поступок!.. Она же чуть раскрыла от удивления рот и в недоумении повела в сторону тонко очерченной бровью. Она смотрела на меня и все понимала, все понимала своими умными глазами...
— Это в знак моей искренней благодарности, — поспешил оправдаться я.
— Ладно, на сегодня достаточно, — сухо ответила она.
— Простите меня, — продолжал я.
— В следующий раз я накажу тебя, — уже сурово добавила она.
Ребята шутили, когда я шел к ней: «…не забудь вымыть ей полы!» И, уходя, я предложил:
— Позвольте мне помыть вам пол!
— Спасибо, не надо.
— Нет! — настаивал я.
— Но если тебе уж так хочется...
И я стал усердно тереть у нее в доме пол. Мне нравилось работать на нее. Посмотрев, с каким усердием я принялся за работу, она лишь улыбнулась и пошла смотреть телевизор. Когда я мыл полы в ее комнате, я видел, как она возлежала на черном бархатном покрывале с обнаженными белоснежными ногами. Она разметалась на постели, как настоящая пантера! Я не выдержал и подполз к ее ногам и, ласкаясь лицом о ее белоснежные ступни, стал своими детскими ручками нежно массировать ее зрелые женские ноги…
— А это еще что? — спросила она недовольно, отдергивая свои ноги от моего лица.
— Позвольте мне вам послужить!
— Я не нуждаюсь в слугах!
— Но прошу, позвольте мне быть вашим рабом...
— Рабом?! — удивилась она.
— Ладно! Но ты будешь делать лишь то, что я велю тебе, понял!
— Да! — задыхаясь от радости, ответил я.
— Для начала я позволяю тебе принести мне тапочки!
И я с радостью помчался выполнять первое ее пожелание. Потом она разрешила мне по утрам в школе чистить ее обувь, и я был несказанно счастлив этим позволением!
Вот так я стал ее рабом, а она приобрела надо мной безграничную власть.

Однажды, во время перемены я имел неосторожность сделать на полу возле ее стола карандашом неприличную надпись. Увидев ее, она пришла в ярость. И когда она стала допытываться, кто это сделал, как всегда, нашлись девчонки, которые все доложили. Она позвала наших шефов-старшеклассников, у которых она была классным руководителем, и приказала им приволочь меня к ней. Они беспрекословно слушались ее, и этой ей очень нравилось! Схватив, они просто бросили меня перед ней на колени. Помню: она сидела на стуле за своим столом нога на ногу, и я прямо упал к ее ногам в буквальном смысле слова и видел перед собой ее черные тонкие колготки, а прямо перед моим носом ее ароматные, покрытые черным лаком, на длинных каблуках, туфли. Она сидела, гордо выпрямив спину и слегка приподняв голову, и высокомерно смотрела на меня сверху вниз.
— Ты это сделал? — пальцем она указала на надпись.
— Я спрашиваю, ты это сделал?
— Да, я! — виновато ответил я.
Вид мой был так жалок, что одноклассники стыдливо отвернулись.
— Ты у меня сейчас слижешь это своим языком, ты понял! Приступай! Я сказала: приступай!
И шефы склонили мою голову перед ней к полу. Я повиновался и стал языком тереть пол.
— Вот так!
Я работал и жалобно смотрел на нее.
— Можешь и мои туфли вымыть! — пошутила она.
И я, всегда воспринимавший все всерьез, несколько раз лизнул своим языком ее черную туфлю.
— Молодец! — улыбнувшись, похвалила она.
Прозвенел звонок.
— Ладно, после уроков сотрешь это, а теперь иди на свое место!

После этого она уже часто наказывала меня. Если я не слушался на уроке, она вызывала меня к себе и ставила перед собой на колени на горох. Я становился на колени и стоял, покорно стоял у ее черных высоких сапог до тех пор, пока, изнывая от боли, не просил у нее прощения. Она могла оставить меня в таком положении и после уроков, — вот так, перед собой, а сама в это время сидела за письменным столом и проверяла тетради, не обращая на меня никакого внимания. А я стоял, все стоял, корчась от боли, и только в тот момент, когда я уже переставал чувствовать свои колени и просил отпустить меня, она нисходила и заставляла склонять меня голову к ее ногам и начинать целовать ей сапоги. Она подставляла к моему лицу черную подошву сапога, которую я должен был вылизывать, угодливо заглядывая в ее глаза. В этот момент она любила смотреть на меня и читать в моих невинных глазах просьбу о пощаде... Затем указкой приподнимала мою головку и ждала, когда в моих глазах затеплится молитва о прощении. Жгучее чувство унижение охватывало меня в тот момент, когда я смотрел на ее довольное, сияющее превосходством лицо. Но в тот момент я любил ее, любил больше всего не свете! Я был несказанно благодарен ей за доставляемые мне сладостные муки. Сердце мое возбужденно колотилось, и слезы восторга наворачивались на глазах…

 

Привет, Санни!
Рассказ понравился. Ситуация много раз описанная в тематической литературе, но у тебя хорошо то, что мечты и желания мальчика так и остаются в области его внутреннего служения и переживаний. В таких рассказах авторы чаще всего описвают как мальчик все-таки припадает к ножкам, о которых мечтает и попадает в рабство к холодной и властной даме. Часто это слишком "притянуто за уши", особенно, когда речь идет о школе, к тому же о советской школе. Там учительница, будь она хоть трижды доминой по складу характра, никогда бы не отважилась поработить собственного ученика. Поэтому многие такие рассказы из школьной жизни воспринимаются, как абсолютная фантастика, и это снижает фемдомную достоверность.
Ничего, что я на ТЫ? Насколько я поняла из темы рассказа, ты позиционируешь себя нижним. Поэтому я обязана говорить тебе ТЫ. Но, если тебе это мешает, или ты только литературно описываешь Тему, как нижний, то напиши. Буду обращаться на ВЫ.
А когда появится продолжение?
Будем ждать. Интересно, что действие сразу продвинулось на 20 лет, видимо, уже в наше время. Интересно как продолжение связано с началом...

 

Привет, фдс!
С твоим литературным талантом я давно знакома. Но читать каждый раз интересно, как в первый раз.
Ты тоже смог избежать слишком фантастических притянутостей, сразу сообщив, что все это фантазии мальчика. И это создало куда больше достоверности происходящему в душе и в серде у юного нижнего, чем, если бы ты пытался выдать все это за быль. О твоей любви к немецким доминам и к их СС-овскому варианту я тоже знаю давно, и не слишком принимаю (СС-овок), но здесь это описано красиво, романтично, потому что глазами мальчика и через его фантазии.
На деле СС-овки были чаще всего просто садистками, далекими от романтичности и красоты властвования над несчастными, полуживыми, ходячими трупами в женских лагерях смерти. Интересно, что в Германии я не видела ни однй домины, которая бы даже на Рождественский тематический карнавал заявилась в СС-овской форме. Слышала, правда, о тематических путанах, активно продающих этот товар в своей практике. Но они в моих глазах путаны, а не Госпожи, они не в счет.
Зато у нас, в стране хлебнувшей в полной мере от этих сверхчеловеков в черной форме, это дико популярно почему-то.
В целом рассказ, на мой взгляд, очень интересный. Надеюсь, что еще порадуещь нас новыми произведениями на эту тему.
Фемдом, я думаю, дает очень большие возможности для литературных сюжетов, незаурядных характеров и ситуаций. Успехов тебе во всем, в том числе и в литературных трудах.
И спасибо, что не забываешь передавать от меня поклон красавцу Питеру.

 

nika845
Здравствуйте!
Спасибо, за положительный отзыв!
Да, все правильно, на ты, для меня вполне нормально!
Продолжение уже есть, хотя развязка еще далеко.
К сожалению дальше эта учительница перешла грань и немного подпортила образ советского преподователя. Хотя в этом наверное нет ничего страшного, так как учительница оставила преподовательскую деятельность, мальчик перестал быть мальчиком, сменился строй, нравы, произошло общее падение нравственности и т.д.
В ближайшее время подредактирую и выложу здесь.

FDS
Вот шалун! Испортил все таки взрослую женщину!

 

я знал лично одного товарища, у которого всё это было реально. Потом была свадьба, потом был громкий развод. Так, что жизнь- сложная штука.

 

написано великолепно

 

Доброго времени, Госпожа Ника!

Госпожа Ника, спасибо за Ваш отзыв. Я и сам несколько охладел уже к «эсесовской» Теме. Просто Гитлер сам был с тематическими наклонностями и заложил тематичность в свое движение. Конечно, я тоже не приемлю преступность этого ордена, да к тому же еще и проигравшего. Но меня привлекает несколько романтический ореол, навеянные моими иллюзиями и красивыми девушками в строгой черной форме, белокурыми бестиями (какой-нибудь Ангеликой; хотя есть и садистская часть у моей природы). Но это осталось более в юности. Вы мне куда интереснее и возвышеннее.
Тем более Ника – реальный символ Богини Победы (и над Германией, и над нацистами, и над фашизмом, как идеологией).
Эта зарисовка написана давно, причем, по реальным фактам, с унижениями, с реальным властованием (только над другими учениками), но не таким, конечно, откровенным, как в моей фантазии. На самом деле, эта учительница помогла мне сдать экзамен по русскому языку, подойдя как бы невзначай и пальцем (перламутровым, прозрачным ноготком) указав на мои ошибки в работе. Но был случай, когда она и забрала мою неоконченную работу, что действительно возбудило меня. Она и в Германии жила и к нам приехала оттуда. А я на уроках мечтал просто о Ней… и любил тайно…
У меня вообще есть некоторое число иных зарисовок на другие темы, возможно, попозже открою похожую ветку, достав некоторые не слишком откровенные из своих закромов.

P. S. Если бы немка, да и вообще кто либо иной, заявился в эсэсовкой форме, то это выглядело бы вызывающе, даже оскорбительно, дурным тоном. Я еще могу понять эсэсовскую форму на красивой девушке в интимных ролевых играх, но все же это, действительно, боле для путан, наверное. А немки в Теме мне нравятся и немецкий язык тоже, но не только, а лишь как небольшая часть Темы…

Интересный тематический момент: когда какой-нибудь ученик грыз, кусал ногти или сувал пальцы в рот, учительница спрашивала, предлагая, не хочет ли он погрызть Ее ногти и пососать Ее пальчики... меня это всегда возбуждало, но я, конечно, не поднимал руки, чтобы сказать, что я хочу...

 

Интересно. И что, у этого товарища были действительно фемдомные отношения с учителкой или просто любовь? Что, впрочем, в советские времена, да и сейчас, я думаю, вызвало бы в школе скандал. У нас в школе был подобный случай, но менее необычный. Ученица выпускного класса завела роман с учителем, который был на 12 лет старше и был разведенным. Когда это стало известно, в школу примчались весьма высокопоставленные родители девчонки и устроили директору Варфаламеевскую ночь. И, хотя времена были уже давно не советские, преподователю пришлось уйти из школы.
Что у них было потом, я не знаю, она была на несколько классов старше меня, и с нами, малолетками, естественно не делилась. Подруги ее тоже не распространялись на эту тему. Но школу она закончила.
Я до сих пор не понимаю в чем была его вина. В том, что в него влюбилась уже совершеннолетняя (17 лет) девчонка и он ответил ей взаимностью?

Жаль, что не указан какой из рассказов написан великолепно. А, м.б., это относится к обоим?
Это как раз тот случай, когда Пингвина спрашивают. И с удовольствием присоединяюсь к мнению Пигвинчика.

 

Привет, фдс!

Эта зарисовка написана давно, причем, по реальным фактам, с унижениями, с реальным властованием (только над другими учениками), но не таким, конечно, откровенным, как в моей фантазии. На самом деле, эта учительница помогла мне сдать экзамен по русскому языку, подойдя как бы невзначай и пальцем (перламутровым, прозрачным ноготком) указав на мои ошибки в работе. Но был случай, когда она и забрала мою неоконченную работу, что действительно возбудило меня. Она и в Германии жила и к нам приехала оттуда. А я на уроках мечтал просто о Ней… и любил тайно

По-моему, этот эпизод с экзаменом однозначно говорит о том, что она, все-таки, русская, а не немка. Я имею в виду не по крови, а по воспитанию и характеру.
Вряд ли немка способна так грубо попирать святые принципы:
Die Ordnung und die Disziplin.
Давай, публикуй здесь все, что сочтешь достойным, незачем рукописям пылиться (в переносном старинном смысле) где-то твоем компе. Пусть народ читает.

 

Доброго времени, Госпожа Ника!

Орднунг и дисциплина были… В гробовой тишине, когда шелестели только ручки и время от времени листы тетрадей, она ходила по рядам, останавливалась и смотря сверху в тетрадки учеников, читая… иногда молча указывая ноготком на ошибку, ничего не говоря, ибо ученик должен был сам додумать… В общем царила атмосфера экзамена, чего-то серьезного. К тому же Ей тоже было бы лучше, если бы ученики сдали экзамен и сдали хорошо, это ведь и почет Учителю! Тем более, это был экзамен в детских классах, ибо по новому введению мы сдавали экзамены каждый год.